о,
Лили кровь на Руси почем зря.
Докатились!
И с малыми детками
На Урале сгубили царя!
Это нам, мужикам, нет прощения!
Жадность грызла, манила земля.
На звезду поменяла крещение
Иудейская клика Кремля.
Латыши, иудеи, острожники
Нас стреножили в этой борьбе
И штыками погнали безбожники
Вместо рая
Всех к рабской судьбе.
Пыль для них мы
И винтики малые.
Рубят лес, значит щепки летят?
И летят от нас щепки кровавые,
Превращая страну нашу в АД!
БОГ —
В державе стал прозвище бранное,
Место правды здесь заняла ложь.
Пустяковым считается главное
И кровавый обычен правеж.
Раскулачили!
Как без родителей
Стали сироты найти поля.
Пала жертвой родная земля
Самозванных кремлевских правителей.
Наши пашни пришли в запустение,
Земля стала соленой от слез!
Мы 6 пахали,
Хватило 6 терпения,
Да, видать, перегружен наш воз.
И сейчас всем приходит отмщение,
Стала нам поперек та земля.
И сулит нашим детям мучение,
Еще горше, чем детям Царя.
Кругом вижу я горе народное,
Стало некому сеять и жать,
Надниистся время голодное,
Свиоипеет опричников рать.
И везут меня злые колодники
На пожниву реке Колыме.
Помогите,
Святые Угодники,
Моим детям не сгинуть
В тюрьме.
Эмигрант
(Забытые вопросы)
Где тот,—
Под пломбами, вагон?
Вагон немецкого Генштаба?
А силой взятый царский трон?
А проданный венец Царьграда?
На что смогли большевики
Нанять латышские дружины?
(Как при Владимире штыки
погнали в рай нас, тыча в спины).
Да плюс китайские полки?
В наемники шли миллионы![6]
Как "бедняки" большевики
Себе купили легионы?
И почему среди людей,
Распявших в эти дни Россию,
Что ни спаситель,—
То еврей, Что ни еврей,
То наш Мессия?
Откуда золота река?
На эти скользкие вопросы
Ответ один: расстрел в чека!
Расстреляны великороссы.
Расстреляны интеллигенты
И весь народ пошел под нож!
Их пули — вот их аргументы,
И в "Правде" набранная ложь!
А выгоден кому был Брест?
Неужто думаете — немцам?
Да на проливах этих крест
Был нужен всем!
Всем иноземцам!
И в этом гений Ильича.
Он был уверен в их поддержке
Хотя, конечно, сгоряча
И были мелкие издержки.
Сравните их Базельский план[7]
С тем, что сегодня получилось.
И Вы увидите обман,
И станет ясно, что случилось.
Зачем им нужен Геноцид?
Зачем убийства лучших Гоев?
И почему весь мир молчит,
Когда здесь льется столько крови?
Вам станет ясно, почему
Гнием мы с Вами в этих зонах?
Да!
Объяснение всему:
В их
Талмудических законах!
Старый большевик
Я здесь сижу четвертый срок.
Три при царе. Один сейчас.
Такой нечаянный урок
Мне преподал рабочий класс.
Великий класс, класс гегемон,
Класс пролетарской диктатуры.
Авроры пушек грозный гром
В игру ввел новые фигуры,
Друзья, соратники в борьбе
В те дни мы были в упоеньи.
Из эмиграции к тебе
Слетелись все, великий Ленин.
Враги сильны как Голиаф,
Мы,-
Как Давид неустрашимы.
"Мятеж" эсеров и их крах —
Путь к достижению вершины.
Мы знали: выборы нам смерть!
Наш шанс — гражданская война!
Нам было некого жалеть
И нас устроила цена.
Пеняют красный нам террор,
Как преступленье. Геноцид!
Зато мы выиграли спор!
И взяли власть!
А Бог?
Простит.
Как жизнь казалась нам прекрасна
Средь дачной роскоши. В Крыму.
И вдруг все рухнуло. Ужасно!
Нас всех отправили в тюрьму!
Как это дико! Как нелепо!
Бьет по своим Иосиф Сталин!
Я выполнял приказы слепо
И перед партией кристален!
Друзья у Сталина от века:
Зиновьев, Каменев, Бухарин.
И нет надежней человека
У нашей партии, чем Сталин!
Еврей! Товарищ! Коммунист!
Всегда синонимами были.
А грязный русский шовинист
Имел один лишь путь —
К могиле.
Но вдруг! Призвал Ежова Сталин.
И стало все наоборот:
Зиновьев стал вдруг Апфельбаум,
Преступником стал Раппопорт.
Еврей вдруг стал космополитом,
А шовинист стал патриот!
Ежовым, палачем, бандитом
Был совершен переворот!
Эпштейна! Френкеля! Ягоду!
Какие это были люди!
В Державе делали погоду.
Ежов все наше дело губит!
Он вывел Сталина за стену
Железных, верных нам людей,
Вождем назвал шакал гиену
И сделал первым из вождей!
Но!
Слишком велика услуга.
Она опасней, чем вина.
И смертный приговор для друга
Ее в истории цена,
И утолит палач и Каин
К убийствам низменную страсть.
И не простит Ежову Сталин
Ему подаренную власть.
Но!
Как и бек хазар когда-то
И сам умрет в урочный час.
И снова слуги каганата
На пьедестал поднимут нас!
Старик сумасшедший
Видишь? Бархатная книга...
Тихо!
Все в ней мертвецы.
Пали первой жертвой
Ига
Рода Русского отцы.
Дети, матери их, жены
Казнены
Иль съел их Голод.
Сорок лет шли похороны.
Торжествует серп и молот.
Есть на Белом море остров.
Там кровинушка моя.
Слышал я,
Что там не просто
Трудовые лагеря.
Перековывают веру
У детей там и монахов
Иноверцы изуверы
Пулей, голодом и Страхом.
Слыщишь,
Как звенят их цепи?
На страницах книги кровь!
Это маленькие дети
В самой страшной из неволь!
Тихо!
Не спугни!
Их души
Копошатся между строк.
Помолюсь,
А ты послушай,—
Вдруг ответит мне
Сынок?
Рассказ капитана
Я шел норд-ост. Была зима.
Монахов вез в трюмах на муки.
Охрана мучилась от скуки.
И был мой пароход — тюрьма.
Я помню, был тогда обед,
Когда узнав координаты,
Мой замполит, брюнет пархатый
Мне в сургуче подал пакет.
Я вскрыл пакет. Там был приказ:
При рандеву открыть кингстоны,
Попам устроить похороны.
Эсминец встречный снимет нас.
Я каюсь! Молод был, бездумен!
Как молодые все — жесток.
Я сам открыл кингстоны в трюме
И ледяной впустил поток.
Команда села на баркас,
А я, как пишется в романах,
Про долг последний капитанов,
По судну шел в последний раз,
Я ждал, что паника там будет,
Когда раздался крик: "Вода!
Мы тонем, братия, беда!
Спаси, Господь! Спасите, Люди!"
Вдруг чей-то голос скорбно, строго
Призвал к причастию монахов,
Послушников, седых экзархов
Во тьме железного острога.
За ним завел второй монах,
И третий подхватил тотчас,
И редкой силы трубный бас
Запел торжественно в трюмах...
За нас молились в смертный час
В трюмах от носа до кормы,
В храм превратившейся тюрьмы,
В последний раз. В последний раз!..
Осел у парохода нос,
А хор молился все за нас...
Когда садился я в баркас,
Не подал руку мне матрос
И был какой-то жуткий смысл,
В том, что почуяв смертный час,
Спасаясь с судна, сотни крыс,
За мной попрыгали в баркас...
Водой залило первый трюм.
И стали тише песнопенья.
Молили морякам спасенья,
Воды перекрывая шум.
Потом умолкли во втором.
Но выводили: — Аллилуйя! —
Чему-то радуясь, ликуя,
Монахи в трюме кормовом...
Потом умолкли и они!
И только чей-то голос детский
Звенел:— Святой заступник. Невский!
Воспрянь! И Русь оборо...
Тут, словно лопнула струна!
Для русских — эта память — свята!
Их оыло — тысяча два брата
И миля восемьсот до дна...[8]
Он звал: — В последний, смертный час
Сплотимся, братия, в молитве,
С антихристом в священной битве,
Он губит тех, кто губит нас.
Их души ждет за этот грех
В геене огненной мучения!
Мы примем смерть, как искупленье.
Нас примет тот, кто судит всех!
Философ
Слепа, бездумна пламенная страсть.
И нет прощения без покаяния.
Нет Совести без наказания,
Преступна безответственная власть.
Кто к ней стремится властью демагога
Всем людям обещая рай земной,
И за него толкая в смертный бой,—
Тот метит за земле на место Бога!
Его мечта — стальная диктатура,
Перед которою весь мир дрожит.
И средство диктатуры — Геноцид,
В его игре — обычная фигура.
Как конкурента оттолкнет он Бога.
И назовет преступником святого.
А честь его — лишь звук, пустое слово,
А жизнь его — за власть свою тревога,
Слепа, бездумна пламенная страсть.
Писатель
Я не умер с голоду, как Блок,
Предо мной — не Гумилева стенка,
Как Сергей Есенин я не смог,
Письма не писал, как Короленко,
Не бежал» как Бунин и Куприн,
Не вернулся, как Толстой и Горький,
В сказку не сумел уйти, как Грин,
От кошмаров страшных сказок Тройки.
Я пытался жить, имел семью,
Бож