— Ну, не совсем. Но я никогда раньше так не поступала.
Она доедает бутерброд и тщательно прикрывает блюдо пленкой.
— Садись, — говорит она, — пожалуйста.
Я шаркаю до стула напротив нее и падаю на сиденье. Мои ноги онемели. Пропитанное потом платье прилипает к животу в том месте, где край стола вдавливает его в меня.
— А теперь расскажи мне, как дела в школе.
— Ты хочешь поговорить о школе? — мой голос звучит ровно, но я схожу с ума, балансируя между страхом, яростью и растерянностью.
— Конечно, я хочу поговорить о школе. Я хочу поговорить обо всем! — она смотрит на меня так, будто она — самый счастливый человек на Земле.
— Как Чарли?
Я чувствую, как у меня сводит живот.
— Чарли? Он в порядке.
«Он не здесь, не с тобой».
— Тебе нравится? Иметь брата?
Я впиваюсь пальцами в древесину стола. Ее голос приятный и расплывчатый, как дневной сон. Я начинаю дрожать. Ничего не могу с этим поделать. Выражение ее лица становится озабоченным.
— Вот, — говорит она, снимая один из шелковых шарфов Чарли со спинки его стула. — Или, если ты покажешь мне как, я могу включить отопление.
— Мне не холодно, — говорю я, но все равно беру шарф. Повязанный вокруг шеи, он скрывает аппликаторы лучше, чем воротник. Зубы начинают стучать, и мне приходится стиснуть их, чтобы произнести слова:
— Я… я… я боюсь.
На мгновение она кажется сбитой с толку, но затем следует за моим взглядом, устремленным на бомбу, словно сама забыла о ней.
— Конечно, — говорит она. — Конечно, ты боишься. Я знаю, что ты чувствуешь. Извини за это, — она показывает на жилетку. — Пойми, я знаю, что ты боишься. Я уверена, все поклонники говорят тебе это, но я вижу в тебе так много своего.
Она обхватывает свою кружку ладонями и прижимает ее к себе.
— Мне тоже страшно, — признается она.
Живот, словно налитый свинцом, скручивает еще сильнее. Я думаю о нервной болтовне женщины, о неконтролируемом звоне ложки о стенки кружки, когда она размешивала молоко.
О том, что она опечатала каждый выход не только для меня, но и для себя.
Мне тоже страшно.
Я смотрю на ее жилет с бомбой. Жилет самоубийцы. Проволоки на нем скручиваются, как петли.
Я, конечно, не хочу обобщать, но я бы солгала, если бы сказала, что склонность к саморазрушению не распространена среди моих подписчиков в Heartstream сильнее, чем среди всего населения. И я была бы лицемеркой, если бы притворилась, что не понимаю почему.
— Ты… — спрашиваю я против своей воли, — ты потеряла кого-то?
Ее голос очень серьезен:
— О да.
— Ты… — я заикаюсь. Я не уверена, что именно, страх или ярость, заставляет слова путаться на языке. — Ты хочешь п-п-поговорить об этом?
Она выглядит сначала изумленной, а затем радостной.
— Это так мило с твоей стороны! Я была бы рада. Позже. Когда мы лучше узнаем друг друга.
— Узнаем друг друга? Я даже не знаю твоего имени.
Она хлопает себя по лбу.
— Вот я тупица! Видишь, как я уже говорила, мелочи.
А потом, совершенно нелепо, она схватила меня за руку и затрясла ее вверх-вниз, словно маленький ребенок, который ждет, что у меня из носа польется шоколадное молоко.
— Я Полли! — объявляет она. — Очень рада наконец-то с тобой познакомиться.
Мой телефон начинает гудеть и прыгать на столе. Звонят со скрытого номера.
— Это полиция.
Она поднимает телефон и сразу же отвечает на звонок.
— Подождете, — рявкает она в микрофон голосом, похожим на удар кнута, и кладет трубку. Он тут же начинает гудеть снова, как сердитый электронный шершень. Она заговорщически закатывает глаза, сбрасывает звонок и прячет телефон в один из карманов своей взрывоопасной верхней одежды.
Она встает, разглаживает складки на одежде и предлагает мне руку, приветливо улыбаясь, словно я — озорная австрийская школьница, а она — чертова поющая монахиня.
— Знаешь, Эми, я прочитала все, что можно о тебе прочитать, но я не знаю о тебе и половины того, что хотелось бы. Так волнительно находиться в твоем доме. Не могла бы ты провести для меня экскурсию по нему?
Я не беру ее за руку. Она выглядит удрученной, но все равно идет к двери и подзывает меня пистолетом. Каждая моя мышца сопротивляется, но я поднимаюсь.
— Только и всего! — радостно говорит она, намеренно поворачиваясь ко мне спиной. — Отныне я доверяю тебе, потому что хочу, чтобы ты доверяла мне. Но, пожалуйста, не делай ничего, знаешь ли, кинематографичного — не бей меня вазой и не порти ленту на окнах. Как мне достоверно известно из лучшего сайта по созданию бомб, на мне достаточно взрывчатки, чтобы сровнять с землей Биг-Бен, и для этого мне лишь нужно нажать крошечную кнопку. Тебя убьет если не взрывом, так падающими кирпичами. Я даже думать об этом не хочу.