30 подписчиков… 87… 116…
Я не могу ей помочь, я не могу ей помочь, я не могу ей помочь.
210 человек… 387… 540…
Она умирает, и я не могу ей помочь.
В почтовый ящик посыпались сообщения.
О боже, я чувствую то же самое.
Спасибо, что поделились.
Это ужасно больно, спасибо.
Я не могу… Как же хочется, чтобы все это прекратилось, я не переживу это. Я не могу. Я хотела бы… Мне отвратительна эта мысль. Я ткнула пальцем в иконку и прекратила стрим. Я вспотела и тяжело дышала. Я взглянула на экран телефона.
1305 человек подписалось на мой канал.
Как долго я стримила? Десять секунд? Двадцать? Я ощутила легкое головокружение.
Нет, я просто ощутила легкость.
Я снова взглянула на сообщения. Прочитала каждое из них, и когда они закончились, перечитала снова. Я нажимала на иконки написавших мне пользователей и читала их биографии. Вот пекарь. Вот девушка-косплеер «Звездных войн». Вот парень, называющий себя художником. В его профиле были фотографии — он рисовал углем, как и я. Острие чего-то хорошего пронзило бронированную стену бесчувственности, которую я выстроила вокруг своих эмоций. Гарпуном стал общий интерес. Впервые за долгое время я почувствовала связь с миром.
— Где твои аппликаторы? — я спросила, скорее, для поддержания разговора, а не для чего-то еще.
Полли погрузилась в молчание, и я ужасно боялась, что она перестанет пить чай и позволит ему — и моим надеждам на побег — остыть. Тонкие полоски света падают сквозь закрытые жалюзи на ее лицо.
— Среди полицейских есть снайперы, — объяснила она почти извиняющимся тоном, опустив глаза. Она не стала включать свет, я тоже. Она сидит в тени, в окружении тарелок с сэндвичами под пленкой и упаковок сосисок в тесте, которые стоят на каждой доступной кухонной поверхности; экраны телефонов, которые она изучает, подсвечивают ее подбородок. Два огромных фруктовых пирога, которые мой папа приготовил на поминки, возвышаются у ее локтей, словно крепости. На самом деле никто не любит фруктовые пироги, даже папа, но, когда мама умерла, он испек их, и я не стала спорить. Каждый справляется с горем, как может.
Но ничего не помогает.
— Мои… аппликаторы? — Полли, кажется, приходит в себя.
Ее рука тянется к коротко подстриженным волосам.
— О, конечно. Нет. Не думаю, что смогла бы сделать то, что должна сделать сегодня, если бы я чувствовала то же, что и ты.
Внутри меня все сжалось.
— Что именно ты должна сделать?
Снова эта извиняющаяся улыбка. Она тянется к пульту и включает телевизор на стене. Звук сирен с улицы мгновенно удваивается, эхом повторяясь в динамиках. Я вижу на экране собственный дом — как странно, будто дежавю, — с белым текстом, бегущим по красному фону внизу. Мое имя зажато между именем премьер-министра и названием города в Бангладеше, пострадавшего от землетрясения. Я столько лет равнодушно читала эту маленькую ленту хаоса и несчастья, а теперь и сама оказалась в ней.
— Я здесь, чтобы доказать кое-что, — говорит она, — при свидетелях.
Доказать кое-что. Я нервно сглатываю. В жилете самоубийцы.
— Что именно?
— Что я существую, — она пожимает плечами. — Что я существую и имею значение. Как и ты. Что меня нельзя спрятать в шкаф, словно забытое платье, которое стало мало.
Она внезапно улыбается мне и поднимает кружку в знак приветствия.
— Спасибо, Эми, — говорит она.
— За что?
— Хоть я и держу тебя в твоем же доме против воли, ты все равно добра ко мне. Ты — первая, кто — не знаю, за какое время — обращается со мной, как с человеком.
С большим удовольствием она осушает свою кружку. Я слышу, как она глотает лекарство, и напряжение в груди слегка спадает.
— Это, — говорит она, — был действительно необычный чай.
Она встает, забирает и мою пустую кружку и направляется к раковине, чтобы помыть посуду. В телевизоре изображение моего дома сменилось знакомой массивной фигурой Адриана Райкарда, мэра Лондона. Он стоит возле гигантского приплюснутого стеклянного яичка, на которое похоже здание лондонской мэрии, ему в лицо суют микрофоны.
«Ситуация развивается быстро, — говорит он. — В настоящее время полиция считает, что заложник один, жертв нет. У них есть главный подозреваемый. Пока они не готовы назвать имя, но известно, что подозреваемый связан с террористами».
Я вздрагиваю от слова «террористы». С приходом нынешнего мэра стало больше оружия, больше полиции, больше выстрелов и меньше вопросов. Полицейские убили всех шестерых нападающих в Тафнелл-Парк в течение двух часов после первого взрыва, но некоторые утверждают, что они отправили в морг еще и пару невинных свидетелей. В официальном отчете говорилось, что эти двое были заложниками, которых казнили террористы. Как обычно, все зависело от того, кому ты доверял. Но на следующий день все новостные сайты были заполнены характеристиками решительные, толковые и даже героические, а на главных страницах висела фотография убитого полицейского.