Примерно половину женщин сопровождают мужчины. Они что-то шепчут своим женам и подругам, сжимая их руки. Я чувствую боль в груди и отворачиваюсь от них. Все, что мне остается, — тереть свои потные ладони о джинсы.
— Хватит жалеть себя. Ты сама решила не говорить ему.
Пока. Мысленно себя поправляю. Я пока не сказала Райану. Он был бы здесь со мной, я уверена. Я чувствую легкий укол вины за то, что скрываю это от него. Я скажу ему, только… Ну правда, это моя матка и мои гормоны, и я хочу привести мысли в порядок, прежде чем сообщу ему.
В углу целуются две женщины. Я не сразу поняла, что они здесь вместе. Старшая, с прокравшейся на виски сединой, мягко качается на стуле. Она выглядит так, словно знает, что это ее последний шанс.
Стул с грохотом опрокидывается, и девушка с крашеными дредами срывается в туалет. Мы все с сочувствием смотрим на нее. У меня, по крайней мере в данный момент, тошнота в прошлом.
Но я, наверное, должна быть благодарна за двухнедельную брейк-данс вечеринку в животе, так как именно она в конце концов насторожила меня. Сиськи болели, я была измотана, но думала, что просто болею. Бледная, как зомби, пошатываясь, я вошла в гостиную, потягивая боврил[2] — мама рекомендовала его как средство от расстройства желудка. По телевизору взволнованная белокурая женщина влетела в туалетную кабинку, где ее настигла рвота фонтаном, которая конкурировала с моим собственным эффектным блеванием.
— Что ты смотришь? — спросила я маму.
— Понятия не имею, — ответила она и открыла меню телевизора: «Залетела и попала». Она пожала плечами и с хрустом съела очередной чипс. — Помню, как мучилась утренней тошнотой, когда была беременна тобой. Кэт? Все хорошо?
Но я не могла ничего ответить. Я застыла на месте, а боврил стекал по лицу, словно я попала под мясной дождь.
Мне даже в голову это не приходило. Я принимала таблетки. Начала задолго до Райана и наших с ним отношений. Когда я стала задумываться над этим всерьез, я никак не могла вспомнить, пила ли я таблетки каждый день, месячные у меня были слабыми, но все же они были, так что…
— Все в порядке, мам.
Честно говоря, только на следующий день, когда пятый тест на беременность показал мне то же, что и четыре предыдущих, я поняла, что солгала. Я уставилась на маленькие синие полоски на тесте, горло обжигала паника. Райан, мама, школа, Эви — мой мир превратился в ураган вопросов, а ответов на них не было.
Громкий писк дисплея словно спицей пронизывает ухо: «Мисс Ипполита Ричардс».
Я поднимаюсь с сиденья, морщась от звука, который издают мои мокрые бедра, отрываясь от полиэтилена. Некоторые женщины постарше смотрят на меня украдкой. Кажется, я здесь младше всех, и я вдруг ощущаю мучительную пустоту в правой руке.
— Мисс… Ричардс, верно? — У доктора такая борода, что, связав из нее одежду, можно было бы согреть половину бездомных Лондона.
— Миссис, — поправляю я его. Если уж представляешься выдуманным именем, можешь использовать его как угодно.
— Ипполита, эм, — говорит он.
— Да, — отвечаю я.
— Королева амазонок, — он ухмыляется. Ему хочется покрасоваться. — Вперед, по коням!
— Точно.
— Родители любят классику, да?
— Эм… да. Они, эм… обожают такие вещи.
Он даже бровью не повел: наверное, многие приходили сюда с вымышленными именами, дело вовсе не в моих выдающихся артистических способностях.
— Я доктор Дженкинс. Пожалуйста, ложитесь вот сюда, — он прокрутил несколько страниц на мониторе. — Когда у вас были последние месячные?
— Они не прекращались. — Он поднял на меня взгляд. — Но я сделала кучу тестов, и все они утверждали, что я беременна. — Короткая вспышка надежды. — Это могло быть ошибкой?
Из него вырвался какой-то лающий смех.
— Не волнуйтесь. Я уверен, вы беременны. Можете поднять кофту? Расстегните, пожалуйста, шорты и чуть спустите их, чтобы я мог посмотреть низ живота.
Он заправляет салфетку мне за пояс, надевает перчатки и мажет мой живот желе, похожим на концентрированную арктическую талую воду. Я покрываюсь мурашками.