— Морфий? — с надеждой спрашиваю я.
Она морщится.
— Парацетамол. Господи, дорогая, что ты хочешь сделать с малышом?
Парацетамол при таких схватках немного сравним с попыткой отразить всю мощь ВМС США крепкими выражениями и водяным пистолетом, но я все равно беру таблетки. Возможно, это эффект плацебо, но в следующий раз, когда разгоняется карусель мучительной боли, мне немного легче.
— Ванна готова, — радостно объявляет Джой после того, как спазм угас. Она суетится, берется за край моего свитера и начинает стягивать его через голову.
— Я могу… я могу раздеться сама, — протестую я, смущенно дергая свитер вниз.
Джой издает звук «ш-ш-ш».
— Конечно можешь, голубушка, но через несколько часов будет уже не до скромности, и на твоем месте я бы попрактиковалась принимать помощь.
В итоге я позволила ей раздеть меня и голой, похожей на дирижабль, отвести в ванную. Теплая вода — блаженство. Я и не думала, что можно мечтать о ванне так же страстно, как о тосте, когда действительно умираешь от голода, но, оказывается, можно.
Спазмы приходят и уходят, и приходят снова, быстрее, сильнее и чаще. Все мышцы спины начинает сводить вместе с теми, что в утробе, и Джой разминает и массирует их с опытом, который говорит, что твердые, как топор, ладони у нее не случайно.
Вскоре, однако, всей теплой воды, массивных рук и легких анальгетиков в мире недостаточно, чтобы остановить боль. Она давно перестала локализоваться в матке. Теперь, когда приходит схватка, боль распространяется в каждый уголок меня. Она наполняет, принимая мою форму, как вода. Я плыву по ее течению, стону, потею и брызгаю слюной сквозь зубы. И все это время Джой хладнокровно наблюдает за мной, время от времени проверяя свои часы, как будто она ждет, когда испечется пирог, и если открыть дверцу духовки слишком рано, то он испортится. Наконец она достает из кармана телефон и звонит.
— Тед? Да, по-моему, она скоро родит. Передать ей трубку?
Она протягивает телефон, и все мои усилия уходят на то, чтобы заставить пальцы сжать его.
— …вет, — все, что мне удается сказать.
— Привет, это Кэтрин? — отвечает веселый голос. — Меня зовут Теодор, Теодор Олофаде, зови меня Тед. Сегодня вечером я буду твоим акушером. Джой говорит, схватки продвигаются неплохо, а значит, мы скоро увидимся. Ты здорово поможешь мне, если оценишь боль по шкале от одного до десяти.
— Гннгх, — мычу я.
— Отлично, спасибо, Кэтрин. Если сможешь передать трубку обратно Джой, это будет замечательно.
Очевидно, «гннхг» было волшебным словом, потому что, как только Джой кладет трубку, она поднимает меня на ноги, вытирает, укутывает в огромный халат и держит под руку, пока я медленно хромаю к лифту.
— …лифт? — бормочу я. — Не… больница?
— Я же говорила, это и есть больница.
— Не такая… боже… больница.
Она вздыхает.
— Ты не первая из наших пациенток, кто проходит через это вместе с нами. Нам гораздо проще, чтобы все случилось здесь, где мы можем все контролировать, поэтому наверху есть небольшая палата. Только одна кровать, но все необходимое оборудование, и, конечно, с нами на связи Тед. Мы сообщили ему, как только ты приехала.
Где мы можем все контролировать. Я вспомнила тот щелчок, когда они заперли меня, и мне пришла мысль, что, может быть, однажды у них сбежала какая-то новоиспеченная мать, но тут очередная звезда мучительной боли родилась в моей матке, и эта мысль исчезла. Послышался звук брызг, и мои ноги внезапно стали влажными и теплыми. Я смотрю вниз.
— Я, эм, — бормочу я.
— Я знаю, милая. Не волнуйся. Просто иди дальше. Ты блестяще справляешься. Мы все уберем.
Тед первый, кого я вижу здесь в белом халате. И кажется трогательным тот факт, что это меня обнадеживает. Он человек средних лет с приветливой улыбкой и серыми бровями, настолько густыми и подвижными, что я уверена, они обладают разумом. Над большой механической кроватью висит зловещая пара стремян.
— Мне лечь в постель?
— Почему, ты хочешь спать?
— Я имею в виду, чтобы родить ребенка.
— О, я не думаю, что мы так близко к цели. Мне нужно проверить, какое у тебя сейчас раскрытие, и вообще, кровать здесь стоит, чтобы ты могла поспать.
— Я. Не могу. Спать, — прошипела я, совершенно рассерженная тем, что он вообще мог предположить, что такое возможно.
Он пожимает плечами.
— Ты сейчас так говоришь, но после двадцати четырех часов потуг ты будешь удивлена, как сильно можно устать. Сон очень важен, тебе нужно беречь силы.