Райан захлопнул дверь перед моим лицом.
Вся моя боль, страх и безнадежность по кругу проходят сквозь нее и сквозь меня, с каждым циклом растут, все подпитываясь, и подпитываясь, и подпитываясь, и подпитываясь, все громче, и громче, и громче, И ГРОМЧЕ, И ГРОМЧЕ, И ГРОМЧЕ, И ГРОМЧЕ…
Сердцебиение моего ребенка эхом повторяет ультразвук.
Лицо Чарли, почерневшее от предательства. Ты обещала!
Ноги подкашиваются, челюсть слаба, и из уголка рта свободно течет слюна. Я вот-вот потеряю сознание. Полли оседает у стены, ее взгляд остекленел. Мой желудок сжимается. О боже, это может убить ее. Я пытаюсь дотянуться до телефона, чтобы закончить трансляцию, но даже не могу заставить свой палец пошевелиться.
Я сползаю по краю кровати, упав на спину и глядя в потолок.
Девушка, совсем как я. Влюблена. Дрожит от волнения, когда целует его.
Наблюдает за тем, как пламя пожирает ее дом, ее жизнь, ее семью.
Обнимает своего ребенка.
Меня никто не сломит, меня никто не сломит, меня никто не сломит.
Я чувствую, как пульсирует внутри нее желание выжить.
Боковое зрение затмевает темнота. Я вот-вот потеряю сознание. Полли уже лежит на спине, ее глаза как мрамор. Я чувствую, как разбивается ее сердце.
Я не… позволю… им.
А потом раз — и все прекращается.
Я задыхаюсь, плююсь и хрипло ловлю ртом воздух. Шлепаюсь об пол, словно рыба, пока мне наконец не удается приподняться на локоть. Голова кажется тяжеленной наковальней, когда я отрываю ее от пола, чтобы посмотреть на свою руку, но телефона там нет.
С булькающим стоном Полли принимает сидячее положение. В ее левой руке пистолет. А в правой — телефон.
Я даже не смогла поднять палец, а она в своем первом стриме проползла через комнату и вытащила его из моей руки. Если бы она этого не сделала, мы бы обе умерли.
Я не позволю им сломить меня. Чистая сила этого импульса опустошает меня.
— Ты правда не оставишь меня? — спрашивает она. На ее щеках дорожки слез.
Я качаю головой, и от пульсирующей боли в висках комната расплывается перед глазами.
— Нет. Я не могу. Ты…
Грохот внизу обрывает меня, звук сломанного дерева. Сапоги барабанят по деревянному полу. Кто-то кричит: «Чисто!»
— Они в доме.
Каким-то образом я поднимаюсь на ноги. Они похожи на растаявшее масло, но хотя бы подо мной. Затем я подтягиваю ее. Она цепляется за меня, как ребенок.
— Держись поближе ко мне, — шепчу я. — Что бы ты ни делала, не подставляйся под выстрелы.
Несколько секунд я колеблюсь, затем хватаю старый телефон мамы и передаю его ей.
— Он тебе пригодится.
— Внизу чисто!
Сапоги гремят на лестнице. Пальцы Полли сплетаются с моими. Свободной рукой я борюсь со створкой окна, и на мгновение она не поддается, но затем открывается, серебристая лента с хлюпающим звуком отрывается, и мне в лицо бьет свежий воздух. Крики удивления и тревоги доносятся от толпы через дорогу. Вспышки камер мерцают, как далекие выстрелы. Я смотрю вниз. До покатой крыши крыльца чуть меньше двух футов.
Дверь влетает в комнату от удара ногой.
— Стоять! Полиция!
Я хватаю Полли в свои объятия. Она легкая, как воробей. Последним усилием ватных ног я толкаю нас в ночь.
— А-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а… — Позвоночник горит от боли, когда я скатываюсь по плитке, а потом мы с хрустом падаем на гравий.
Одинокий выстрел раздается в темноте, и крошечные камешки пролетают рядом с моей головой.
Я вскакиваю на ноги, волоча за собой Полли, таща ее перед собой, отчаянно пытаясь удержать свое тело между ней и ними. Мы переходим на неуклюжий бег.
— Камеры, — задыхаясь, говорю ей. — Мы должны добраться до камер.
Я сую руку в карман и запускаю стрим, но этого недостаточно. Нужно, чтобы нас увидели.
Трава под моими босыми ногами холодная и влажная от росы. Если я поскользнусь, нам конец. Если я споткнусь, нам конец. Шатаясь, мы пересекаем лужайку и выходим на жесткий асфальт дороги.
— Стоять! Полиция!
С каждым шагом я жду пулю. Конец. И с каждым шагом ее все нет, и я делаю другой. Я не могу дать им выстрелить.
— Эми? Эми! С тобой все в порядке?
Знакомый голос. Папа. Я вскидываю голову. Каким-то образом мы добрались до оцепления. Тела давят со всех сторон.
— Эм?
— Чарли? — ахаю я.
Вот он, держится за папину руку, на голове повязка, прижимающая подушечки к его глазам. Он поворачивает голову в поисках источника моего голоса.
На миг я содрогаюсь от того, чтó ему придется узнать, чтó ему придется почувствовать. Но потом я вспоминаю, как держала его возле маминой спальни и шептала: «Тебе не стоит видеть ее такой».