— Не знаю, — ответила Хедера. — Возможно.
— Непременно! — сказал я, а она снова чуть пожала плечами. Не отводила взгляда, не робела, не смущалась, не приглашала и не навязывалась.
Просто смотрела на меня. Как на новый, но малоинтересный предмет.
Я следил за ней весь вечер. Меня ужасно радовало, что это выражение спокойного наблюдения не покидает её лица, какой бы хлыщ перед ней ни распинался. Либо ей никто не нравился по-настоящему, либо она невероятно владела собой — но ни малейшего знака расположения никто не получил.
И оттого все наши мужчины просто на стену лезли. А майор, старая сволочь, видя это, ухмылялся. Так понимающе, гнусно ухмылялся. Вы тут хоть расшибитесь, а спать с Хедерой буду я, неважно, что она об этом думает.
И видя эту ухмылку, видя, как он её укутывает пелеринкой, как руку подаёт, чтобы поднялась в экипаж — как обращается заботливо, по-хозяйски так, словно с ценным имуществом — я думал, что своими руками бы его удушил.
Всю ночь думал о Хедере. И весь следующий день. И, подозреваю, не я один. Мой отец за завтраком был рассеян и слегка печален, и газета ему на ум не шла, и тост с маслом он уронил, и лакею раздражённо сказал: «Не хотите служить, Вейс — я вас рассчитаю, а хотите — служите, как надлежит!» Поймал мой взгляд — ухмыльнулся, пожалуй, виновато:
— А хороша девчонка у майора Бульма, а?
Девчонка…
Впрочем, я бы, наверное, тоже сказал «девчонка». Чтобы этот кавардак в душе хоть немного прикрыть от чужих глаз. Мне же к кофе принесли пяток писем от моих подружек разной степени случайности. И я этот надушенный мусор кинул в корзину для бумаг, не читая.
Я был, как голодный нищий, которому хлеба хочется до смерти, вот этот горячий каравай, от которого запах на всю деревню, а в руки ему суют пустые хорошенькие коробочки от печенья и цветные конфетные бумажки. Только злит.
Я позвал садовника и велел ему нарезать роз. Лучших, какие у нас в саду только есть — не знаю, как они зовутся, сорт такой, прямо бархатный, крупные, томные цветы такие. Ни одна девица не устояла. И с громадным букетом этих роз я отправился к майору делать ответный визит.
Мол, мой отец-барон будет всегда рад видеть героя. Если майор выползет меня встретить.
Но надеялся-то я на Хедеру. И мне повезло.
Домишко у майора был — поганенький. Кривенькая лачужка в два этажа, краска потрескалась, уже не понятно, голубая или серая. Но увитый плющом — это его красило. И на фоне стены плюща, в плетёном кресле сидела Хедера с книгой — денёк выдался погожий.
Я её окликнул:
— Сударыня, примите… — и протянул цветы.
Она подняла на меня глаза — и вдруг коротко расхохоталась. Странно — дико, зло, почти издевательски. Но этот ведьминский смех сделал её совершенно нестерпимой для взгляда — ещё более желанной, если это возможно.
— Простите, — почему-то пробормотал я.
Хедера усмехнулась. Меня эта усмешка насквозь прошла, как молния.
— Как же это… пошло, жестоко, глупо, — сказала Хедера. Книгу отложила и встала. — Бессмысленно и нелепо, сударь.
Я растерялся:
— Так вы не возьмёте?
Думал, она продолжит меня отчитывать, но ошибся. Миг — и уже прежняя безмятежность.
— Возьму, — сказала она. — Забавно. Мерзко, но забавно. А вы — уйдёте.
Спокойный приказ. Я не смог возразить. Уходил — и резало сердце.
Уходил — и видел чёткую картинку перед собой, врезавшуюся: Хедера держит цветы у лица — тёмно-красные, словно сгустки крови. И усмехается, будто кого-то убила.
Я пытался вызвать у себя отвращение к ней.
Не вышло.
Я очень хотел о ней не думать, но она уже заполнила меня целиком. Да что! Я смотрел в зеркало на себя — и видел чучело с ввалившимися горящими глазами и туберкулёзными красными пятнами на щеках! Если это не несчастная любовь, то что ж тогда — она?!
Я несколько дней нарезал круги вокруг домишка её майора. Потом не выдержал.
У меня нашёлся шикарный браслет, который я собирался подарить певичке-гастролёрше, дававшей концерты у нас в городе — за пару незабываемых, так сказать, ночей. Но вся эта интрижка потеряла смысл, незабываемую девицу я давно забыл, приглашение на бенефис выкинул или порвал. А вот браслет был вправду хорош: три довольно крупных изумруда в золотой оправе в виде виноградной лозы. Я вдруг подумал, что Хедере он бы подошёл.
Вполне приличный подарок. Не дешёвка.
Погода стояла хмурая, серая, то и дело принимался дождь — и я подумал, что мне придётся долго караулить у ограды, ожидая, пока она выйдет. Но ошибся: Хедера прогуливалась по саду, без зонта, капюшон пелеринки был скинут с головы, в волосах у неё блестела водяная пыль. Она была невозможно хороша.