— Я удивляюсь, почему Саххиндар не стал сопровождать вас на протяжении всего пути до Кхокарсы? Наверняка он знал, что между Звенящим Морем и Кему имеется множество опасных мест, — сказал Хэдон.
— Я думаю, что он выполнял некую свою собственную миссию, когда спасал нас, — сказал Пага. — Он прервал свое дело, чтобы обеспечить нам безопасность. Когда мы повстречали кхокарсан, он подумал, что может доверить им нас. Саххиндар горел желанием отправиться в путь.
— Может быть, он не покинул бы нас, если бы знал, что я ношу его ребенка, — произнесла Лалила. — Но тогда я и сама этого не знала. В конце концов, это перестало иметь какое-либо значение, поскольку я потеряла его через два месяца после того, как почувствовала это.
— Ты вынашивала в своем чреве семя бога? — спросил Хэдон. Благоговение охватило его, но в то же время по какой-то непонятной причине, он ощутил боль. Или причина была глубоко скрыта? Не было ли это ревностью?
— Он утверждает, что не является богом, но, конечно же, он настолько близок к тому, чтобы быть богом, как только это возможно для смертного, — сказала она. — Тем не менее, я не была единственной в своем роде. Он говорил, что половина населения земель, расположенных к северу от Звенящего Моря и половина населения Кхокарсы, должно быть, происходит от него. Ведь в конце концов, он скитается на протяжении двух тысячелетий.
— Я сам могу проследить мое происхождение до Саххиндара, — проговорил Хэдон. — Хотя, говоря по правде, я часто задумывался над тем, не является ли генеалогия чем-то таким, что предки выдумали сами. Но, очевидно, это не так.
— Лалила тоже является потомком Саххиндара, я думаю, его праправнучкой, — сказал Пага. Он хихикнул:
— Саххиндар как-то обмолвился, что фактически он сам является своим потомком. Но что он подразумевал под этим, я не знаю.
Потом они приблизились к лагерю, и тут же их окликнул часовой. Хэдон подвергся нелепой процедуре удостоверения своей личности и проводил троицу в свои покои, которые представляли собой крошечную хижину, сделанную из палок и покрытую ветками с листьями. Потом он попросил Тадоку собрать всех, чтобы сообщить им о том, что первая задача экспедиции выполнена. У него не было намерения отправляться на поиски Саххиндара. Если Минруту понадобится знать, где Саххиндар, то он в общих чертах может указать его место пребывания. Пусть посылает на его поиски кого-нибудь другого.
14.
Как и ожидалось, больше всего неприятностей доставлял Квазин. Все мужчины обожали Лалилу, но несмотря на то, что мечтали лечь с ней, они ни словом, ни прикосновением не осмелились бы предложить ей такое. Хэдон распорядился бы, чтобы с ней обращались как со жрицей, будь она даже дикаркой. В подобном приказе не было необходимости, поскольку по маленькому лагерю очень быстро распространилась весть о том, что она и в самом деле является жрицей луны. Это не было правдой. Таковой являлась ее мать, и Лалиле, в случае должного развития событий, предстояло стать ее последовательницей. Более того, имя Лалила, которое означало на кхокарсане луну в новой фазе, укрепляло веру в ее святость. А ее звание Белой Колдуньи с Моря и Возникшей из Моря, было достаточно, чтобы отпугнуть даже самых назойливых. Последнее звание, по еще одному совпадению, принадлежало также и богине сексуальной страсти и безумия, Аденет.
Конечно же, Квазин был единственным, кого все это не пугало. Впервые увидев ее, он воскликнул от изумления, упал на колени, схватил ее руку и поцеловал. Хэдон с тревогой наблюдал за ним, поскольку нельзя было предугадать, что следующее поцелует этот великан. Хэдон положил руку на эфес меча в готовности выхватить его и отрубить голову Квазина, если только тот оскорбит Лалилу. Квазин поднялся и проревел, что никогда не видел женщины, столь чудесной и столь лучезарной, что она и в самом деле похожа на богиню луны, прекрасную, далекую и святую. Он сам двинет в челюсть любого, кто осмелится лишь намеком оскорбить ее. Хэдон сейчас ненавидел его за эти слова. Говоря по правде, — в душе он так и делал — он страстно желал ее. И подозревал, что Квазин, если ему удастся уединиться с ней, поймет, что она не такая уж неприкосновенная. По крайней мере, его это не касалось.
А что с Авинет, молодой и красивой королевой, ожидающей его у трона, который, возможно, будет принадлежать ему? Ах, да, что с темноволосой, темноглазой, грациозной Авинет?
Она была далеко, образ ее бледен и едва различим, как призрак на рассвете. Хэдон сам себе признавался в том, что такое его отношение не соответствовало реальной действительности. Королева олицетворяла собой славу и могущество, и было бы безумием отказаться от всего этого, отвергнув ее саму. Более того, Авинет могла счесть подобные действия непростительным оскорблением. Она могла сама отказаться от него, если только пожелает, но для него отказ от нее, вероятно, своим последствием будет иметь… что? Сcылку? Или смерть на месте? Последнее наиболее вероятно.
Истинное безумие думать о подобных вещах. Невообразимо. Но он не мог отделаться от этих мыслей, и потому был безумен. И все же был счастлив. Почему он был счастлив? Лалила ни единым знаком не проявила к нему своих нежных чувств.
Ему предстояло проделать длинный путь, и кто знает, что может случиться, прежде чем он доберется до границ империи?
Кебивейбеса, барда, похоже, тоже коснулось безумие, которое иногда насылается полной луной или красивой женщиной. Он погрузился в сочинение Песни о Луне в Новой Фазе, Пвамвотлалила, и к концу второй недели путешествия к югу распевал ее. Творение его не носило эпического характера, а было скорее лирическим и следовало духу и структуре песен, которые распевались жрицами храмов луны, Вутлы, Голосов Луны, в начале ежегодных разнузданных обрядов, проводившихся в древние времена. Эти обряды подавлялись в течение пяти веков, но в сельских местностях и в горах они все еще втайне практиковались. Хэдон, слушая эти песнопения, ощутил возбуждение духа и плоти.
Квазин же разделся и стал танцевать Танец Спаривающегося Медведя, чем заставил Лалилу отвернуться от смущения и удалиться. Квазин продолжал свой безумный танец с остекленевшими глазами и, по-видимому, даже не осознавал, что передвинулся в темноту.
Хэдон пошел вслед за Лалилой, намереваясь принести ей свои извинения, и при свете луны обнаружил, что она и человечек стояли у огромного валуна.
— Я не смог остановить его, — произнес Хэдон. — Вмешаться означало бы нанести оскорбление богине луны, поскольку его охватил ее дух.
— Не извиняйся, — ответила она. — У моего народа есть — то есть существовали — подобные танцы, и я не однажды видела, как их исполняли, и это не оскорбляло меня. Но в данном случае исполнение танца не было безличностным. Танец, без сомнения, адресовался мне, и потому я очень смутилась. Я боюсь этого чудовища; нельзя и представить себе, на что он способен в одержимом состоянии. А из твоих слов и слов барда я поняла, что Квазин не из тех, кто уважает добродетель и святость, когда на него находит.
— Это правда, — подтвердил Хэдон, — но он предупрежден, что если согрешит еще раз, то может умереть. Если люди не накажут его, это может сделать Кхо. Кроме того, Квазин желает, чтобы его ссылка закончилась, а этого не случится, если он посмеет оскорбить тебя еще раз. Итак, несмотря на свою одержимость, он все же пытается контролировать себя. В этом я отдаю ему должное, хотя я не их тех, кто признает за ним излишние достоинства.
— Его телосложению и силе может позавидовать любой мужчина, — произнес Пага. — Но не я. Мы оба, Квазин и я, неправильных пропорций. Ему от природы дано чрезмерно много, мне же слишком мало. Но хотя божества сделали меня маленьким, укоротив мои ноги, они компенсировали этот недостаток, даровав мне ум. Ему же они дали слишком много тела, лишив при этом умственных способностей. У меня острый нюх, Хэдон, я чую, как от этого огромного тела несет бедой и дьявольским проклятием. Скажи мне, это правда, что в юности какое-то время ты жил вместе с ним?