За час до заката мы были на месте; я сидел на дереве, а двое молодцов на земле за кустами, росшими вдоль тропинки. Там, где тропинка кончалась, у самой воды, на мягкой сизоватой глине чётко отпечатались следы острых копытец.
Когда солнце почти село, из полумрака между деревьями, куда уходила тропа, послышался шорох, и через несколько мгновений показалась она. У меня перехватило дыхание, и я крепче вцепился в сук, на котором сидел. Шерсть лани действительно отливала то ли тусклым золотом, то ли светлой бронзой, но вместо шеи и головы на её плечах возвышалось женское тело, примерно по пояс. Каким-то непостижимым образом гладкая шкура переходила чуть ниже талии в медового цвета кожу; я даже чувствовал, какая она гладкая и шелковистая. Пышные пепельные кудри спускались до середины спины, обрамляя необыкновенное лицо — широкоскулое, с чуть вздёрнутым носом и пухлыми губами; раскосые, удлинённые к вискам глаза были, видимо, светлые. На ней не было ничего, кроме золотого тяжёлого оплечья из тонких ажурных пластинок.
Женщина-лань подошла к воде, цокнула копытами, склонилась и, зачерпнув обеими руками воду, плеснула ей себе в лицо. Её негромкий смех заставил меня вздрогнуть. Она жадно пила и плескалась в ручье, капли воды блестели в завитках её кудрей; она прогибалась в пояснице, вытягивая прекрасные руки, и золотое ожерелье приподнималось на полной смуглой груди; а я сидел на дереве, пытаясь не дышать, и никогда, никогда в жизни не чувствовал себя так глупо. Двоим, что лежали на земле, было, наверное, не лучше.
Она вышла из ручья, отряхнулась, ещё раз чему-то рассмеялась и ускакала. Когда кругом наступила тишина, я полез вниз. Молодые псы поднялись с травы; лица у обоих были разрумянившиеся и немного смущённые.
— Спасибо, что показали её мне, — буркнул я. Один затряс головой, очевидно, как и я, не находя слов, а другой пробормотал:
— Сегодня она ещё краше, чем вчера.
Всю дорогу домой мы не промолвили ни слова; оказавшись в городе, молодые псы распрощались со мной и быстро скрылись. Я знал, что каждый пошёл к женщине. Не мог не пойти.
А я — я пошёл домой, выпил крепкого вина и отправился во дворец рассказать обо всём принцу. Он слушал меня, затаив дыхание; потом забегал по комнате, кусая губы и, наконец, заговорил:
— Слушай, Лоэхра, я хочу её видеть… Нет, я не просто хочу её видеть, я хочу, чтобы она была моей! Чтобы она была здесь и моя! Лоэхра, Лоэхра, ты устроишь охоту, правда? Устроишь прямо завтра! Она нужна мне!
Я даже забеспокоился, до того он разволновался; но через несколько минут принц взял себя в руки, спокойно повторил указания насчёт завтрашней охоты, попрощался и ушёл. У меня было время до рассвета, и тогда я последовал примеру своих подчинённых. Многим женщинам почему-то нравилось, что я немолод; их привлекала моя потемневшая кожа, жёсткая грива седых волос и переплетение татуировки на руках. Ни у кого в королевстве ни было подобных татуировок. Я уже не был гибок, словно лесной кот, как когда-то в молодости, но стал тяжёл и всё же мягок в движении, подобно тигру. И, право же, я не знал ни одного из молодых воинов, кто был бы способен справиться со мной.
Я ушёл от неё, когда небо начало светлеть; а через полчаса после рассвета гончие псы уже были в лесу. Мы быстро нашли совсем свежий след; её запах был сильным и немного мятным. Утро обещало быть прекрасным, охота складывалась как нельзя лучше, и мой принц со свитой уже ждали, когда же мы выгоним её на поляну, на которой десятеро охотников были готовы стреножить её и опутать сетью.
Она попалась легко; слишком легко. Она вылетела из леса на солнечную поляну, следом вылетели мы и застыли полукругом, ожидая броска сети. Но охотники, видимо, были так поражены увиденным, что окаменели на мгновение, а она затанцевала на лужайке прямо перед обомлевшим королевичем, встряхивая волосами и бесстыдно подставляя солнцу свою великолепную грудь; кажется, на губах её играла слабая улыбка. Наконец, тонкая сеть метнулась, разворачиваясь в полёте, и: упала на траву, не задев женщину-лань. Несколько длинных лассо полетели над землёй, грозя опутать ей ноги, и: снова ничего. Она просто переступила через них, даже не нарушив ритма своего странного танца! Наконец один из охотников выхватил из колчана тупую стрелу, намереваясь оглушить нашу «добычу»; тетива тренькнула, и в следующее мгновение она легко взяла стрелу из воздуха у своих волос, и небрежно бросила наземь. Её брови сошлись на переносице, она перестала улыбаться и три раза ударила в землю копытом. Между ней и принцем тут же вспыхнула огненной полосой трава, и пламя весело затрещало под ветром! Она развернулась и встретилась глазами со мной.
— Нет!!! — прозвенел крик принца, но я уже прыгнул, но и она прыгнула тоже, и случилось невероятное — я промахнулся. Её узкое копытце больно ударило мне в ключицу, и она ускакала; а люди кругом уже кричали:
— Спасайтесь, спасайтесь! — потому что огонь разрастался, переходя в настоящий лесной пожар; только принц махал мне по ту сторону огня и взывал:
— Найди её, найди, Лоэхра! Я спалю полкоролевства, чтобы обладать ею!
На этот раз она петляла и путала следы, но мы преследовали её до самого вечера, пока не увидели снова на опушке. Она будто ждала нас. Гончие псы уже громко и тяжело дышали, а она словно и не скакала целый день по лесу! Я уже знал, чем всё закончится, — и действительно, она трижды топнула, и перед нами опять вспыхнула трава.
Когда я вернулся в город, мне сказали, что принц уже спит и принять меня не сможет; но я видел свет в окне его спальни и понял, что он не хочет со мной говорить, потому что я не поймал женщину-лань.
На следующее утро он исчез. Во дворце всё стало вверх дном; как ни странно, никто, кроме меня, не догадался отправиться в лес. Я нашёл его там ближе к вечеру — уставшего, в пыльной одежде — и с пузырями ожогов на обеих руках!
— Проклятье, Лоэхра, — сказал он, — я не смогу жить без неё! Я пробовал говорить с ней, но она только смеётся, а когда пытаюсь приблизиться — тут же поджигает траву. Видишь, как выгорело?
Он повёл вокруг рукой, указывая на широкие чёрные пятна, освещённые вечерним солнцем.
— Завтра же расставь в лесу ловушки, — печально сказал принц, — мы должны поймать её.
Всю следующую неделю я дневал и ночевал в лесу; ни один зверь не смог бы обойти все ловушки, которые я расставил, — но она смогла. Порой мне казалось, что она следит за каждым моим шагом и тихо смеётся, потешаясь над старым глупым гончим псом. Несколько раз мы пытались поймать её у водопоя — надо отдать ей должное, привычек она не меняла, но были вознаграждены лишь ожогами и безнадёжно испорченным снаряжением. Принц провёл в лесу три дня; на исходе третьего он сказал: