— Дорогой, поторопись же!
В зале разыгрывается вымученная светская комедия. Ведь шесть месяцев мы нигде не появлялись. Столько знакомых потеряно из виду, теперь всем надо объяснять, где я ужинала, где пропадала все это время, что делала, собираюсь ли летом в Сен-Тропез или в Марбелью, или на Ибицу, или на Сардинию, а может, на яхте, если я еще встречаюсь с этим, как там его, и почему я больше не звоню, и где я купила свое платье, и как я познакомилась с Андреа… Да, да, я очень хочу выпить. Водки, сделай одолжение, и со льдом… И апельсиновый сок… Нет, я не теряю хороших привычек… Да ладно, успокойся, я не алкоголичка, нет… Наоборот, я всерьез завязала… Передай мне свой пакетик, ты моя любовь… Все хорошо… Да, а у тебя… Нет, нет, я не вышла замуж, с чего ты взяла… Нет, я не забыла… Я тебе не звонила, потому что… потому что… Да, водки, если тебе не трудно… Что новенького… ничего, все как обычно… Кто заказывал шампанское… нет, я уже достаточно выпила… О’кей, не сердись, разве только один бокал… О, как поживаешь, душа моя?.. Да, это долго тянулось… У тебя нет немного кокса?.. Скоро увидимся… Ты совсем черный… Откуда приехал?.. Это как же… Слушай, с пустым стаканом в руке я чувствую себя дурочкой… Водки с апельсиновым соком, большое спасибо… Андреа, любовь моя, я тебя повсюду искала, где ты был?
— На служебной лестнице, там одна моя «бывшая», немного поласкала меня.
— Ладно, все в порядке, ты не очень скучаешь?
— Совсем не скучаю.
Я в таком состоянии, будто напилась политуры, мне трудно ориентироваться. Комната перед глазами кружится, но я все же иду, не падаю, и то, что я в стельку пьяна, меня нисколечко не огорчает. Наоборот, я ликую.
Четыре часа утра. Теперь уже «Куин», все такие же дурацкие физиономии. Все мертвецки пьяные, грязные. Вот и все различие. Кокс, который мне дали, кончился, мне плохо, и, устав клянчить его, я покупаю два грамма и направляюсь к туалетам, иду, словно через выгребную яму, какие-то липкие от пота тела жмутся ко мне, два педика, самая дешевка, сверх меры напичкавшиеся экстази, обнимаются, пускают слюни и враждебно смотрят на меня из-под изукрашенных пирсингом бровей, их угрожающие взгляды леденят меня. Чтобы пройти без очереди, я делаю вид, будто мне плохо. Служитель сортира предлагает мне карамельку на палочке. В кабине я загружаю свой нос и выхожу — суровая, с помертвевшими деснами, но очень довольная собой. Вхожу в зал. Я иду, виляя бедрами и без зазрения совести расталкивая отвратительные потные тела, которые попадаются мне на пути.
Я возвращаюсь к Андреа. У него на каждом колене по девице, на лице какая-то сардоническая улыбка, и выглядит он последним негодяем. Он без меры пьет. Я ногой опрокидываю на столе несколько стаканов. Какой-то прихлебала возмущается, Андреа резко осаждает его. Я силой стаскиваю с его колен обеих девок и впиваюсь губами в его губы. Жадно целую его, мои руки проскальзывают под его рубашку, гладят его тело, которое я так хорошо знаю. Сидевшие с ним за столиком испаряются. Я одну за другой расстегиваю пуговки на его джинсах, и нас уносит порыв взаимной страсти, мы не в силах погасить его и постепенно переходим к неизбежной близости… Мы занимаемся любовью. На глазах всего «Куина». Моя радость удесятеряется от присутствия стольких людей, хотя наши сладострастные движения могут показаться обманными, а мои вскрики заглушает слишком громкая музыка…
Я отстраняюсь и сажусь рядом с Андреа. Несколько человек смотрят на нас, в глазах у них ужас, и мы уходим под чей-то дьявольский хохот. Мы не уважаем ничего и никого, даже самих себя, мы наделены единственным даром — мы навсегда освобождены от ига всяческих запретов. Я не могу удержаться от смеха. Я пьяна от шампанского и от своего распутства.
И хочу продолжать. Я еще не насытилась.
Хочу с еще большей силой, хочу невозможного.
Мы выходим на улицу. Путь от «Куина» до машины нескончаем, мы напрягаем остатки сил, чтобы идти пристойно и не ткнуться лицом в пыльный тротуар. В свете электрических фонарей мы проходим мимо невольных свидетелей, и понемногу в моем мозгу зарождается мысль, что мы смешны. Смешны. Жестикулирующие марионетки. Я валюсь на сиденье. Елисейские Поля вращаются вокруг меня, я пытаюсь закрыть глаза, чтобы не видеть этот утомляющий меня манеж, в центре которого нахожусь, но виски мои словно сжаты тисками, и я не могу сделать это и смотрю широко раскрытыми глазами на жалкий спектакль своего вырождения. Безвольное тело, которое бьет лихорадка, кое-как прикрыто платьем с потускневшими блестками. Руки в конвульсиях. На лицо страшно смотреть: запавшие глаза, блуждающий взгляд, застывший рот. На бледной коже полосочка крови, это я разбила бровь. Я ищу в своих глазах привычный свет. И не нахожу. Я разглядываю какую-то незнакомую женщину. Незнакомую женщину с потухшим взглядом.