Я открываю глаза. У моего лица, совсем рядом, лицо Джулиана. Его руки обнимают меня. Я сижу на краю джакузи, он стоит.
— Убирайся! Убирайся!
Это кричу я.
В недоумении он собирает свои манатки и исчезает, прикрыв за собой дверь. Раздетая, я сижу на этом проклятом джакузи. За опущенными шторами занимается рассвет. Мой взорванный сон душит меня, я заливаюсь горькими слезами…
Не знаю, сколько времени просидела я там, плача в тишине, в полном отчаянии. Я нащупываю в кармане своих джинсов твердый комочек, нужно найти что-нибудь, чтобы размять его. Около умывальника лежит нечто вроде скальпеля. Надо только протянуть руку. Мои пальцы сжимаются на остром лезвии, ручка твердая. Я кладу комок и изо всех сил колочу по нему. Он рассыпается. Белая пудра — еще не все, нужна соломинка. Боль заставляет меня разжать стиснутые пальцы, металлический скальпель, звякнув, падает на пол. Я поранила ладонь, кровь у меня такая же красная, как мое платье от Валентино. Она сочится, вырисовывая узоры на моем предплечье. Красные пятнышки пачкают мой белоснежный кокс. Мне это представляется символичным. Соломинки нет. Но в ящичке шкафчика полно «зеленых». Я скручиваю одну купюру в тонкую трубочку. Мы столько раз делали это вместе с Андреа. Мне кажется, я сейчас с ним. Я вставляю трубочку в левую ноздрю, потом в правую. Потом опять в левую… Пока кокс не кончился. Весь… Шансов мало, что я от этого подохну. Я сажусь. Секунда, когда мне так хорошо. Всего одна секунда. Я перебрала. Мои мысли путаются. Я поднимаю голову. Напротив меня зеркало, в нем девушка с блуждающим взглядом сидит на краю джакузи со смятой купюрой в руке, со следами порошка на подбородке и с всклокоченными волосами… И мои слезы, которые все текут и текут по щекам. Девушка встает, натягивает джинсы, застегивает пояс с металлическими заклепками, закуривает. Ее ноги дрожат, пошатываясь, она выходит из ванной…
Я прохожу через комнату, Лидия лежит на том же месте, она уснула и похожа на спящего подростка. Из соседней комнаты доносятся восторженные вопли. Виктория и… Крис. Или Мирко. Я приоткрываю дверь в ту комнату. Двое.
Моя сумка осталась в гостиной. Я беру ее. И мне снова слышится моя любимая песня. Горло у меня словно из мрамора и металла. Мои шаги по паркету чудовищно гремят. Дверь хлопает, вот и лифт… Холл, конторка администратора, еще дверь, и я на улице. Никого. Я ищу такси. Ни одного. Утро холодное. Звонит мой мобильник. Сообщение на дисплее. Что нужно Габриель от меня в такой час? Глухая тоска сжимает мне грудь. Онемевшими от холода пальцами мне никак не удается нащупать эту чертову кнопку. Наконец побежала строчка. Одна фраза. Одна-единственная. Я читаю ее. Я ее перечитываю. Я слишком много плакала, больше у меня нет слез.
У меня подкашиваются ноги. Вандомская площадь, семь утра. Девушка, стоя на коленях, кусает окровавленные руки. И кричит. В ее крике бессвязные причитания. Словно ее отчаяние приняло форму. Форму крика. Я кричу, что рухнула мечта, я кричу, что рухнул мир. Я кричу, что рухнул человек, которого я люблю, что он, как дурак, врезался в кого-то, возвращаясь из «Кабаре» на своей тачке за пятьсот тысяч, а она оказалась неспособной защитить его. Погиб в аварии. Мертв. Я кричу, что жизнь, проклятая жизнь, которую дают и отнимают, жестока. Я кричу, что мы жили вместе, что мы могли бы жить и дальше. Я кричу, какой он. Каким он был. Каким мог бы стать. Я кричу о своем отчаянии, о своей любви… о своей любви… о своей любви…
Но как отблеск потира — твой образ священный![29]
Глава 13
Человечество страдает. Мир — это огромная равнина, на которой хрипят агонизирующие люди. Они, безликие «человеки», разгуливают по ней, скрывая за своей невозмутимостью зияющие раны.
29
В этой главе строки из стихотворения Шарля Бодлера «Гармония вечера» даны в переводе Эллиса.