— Я хочу слышать тебя, Кэйа… — шепчет он, опускаясь щекой на её живот. — Не смей сдерживаться, восприми меня как любимого…
В ответ лишь смеются. Чужой смех такой тихий, такой надломленный. И он опускается, держа её под коленями, осторожно проводит носом по бедру, неаккуратно мажет языком по внутренней стороне, впивается зубами в вылизанное место. Клеймит, срывается, наконец-то добравшись до желаемого. Чужая дрожь и шумные выдохи, едва переходящие в нечто похожее на стоны — лучшая награда, особенно когда пришлось постараться. Язык раздвигает губы, мягко проникая вовнутрь. Пальцы снова стискивают горошину клитора, а после принимается вылизывать внутренности, прищуривая от удовольствия глаза. Аякс невесомо стискивает её бедро, продолжая что-то искать в чужом нутре. Шумно выдыхает, слыша чужой скулёж. Сдерживается, глупая. Он продолжает, невесомо оглаживая её бёдра, бьётся языком о стенки, выбивая задушенные стоны, царапает её бёдра, утыкаясь носом в лобок. Она выгибается и захлёбывается, шепча проклятия в его адрес.
Не желает признавать своей капитуляции… Не желает признавать своей принадлежности, не желает отпускать напускную гордыню…
Чужой сок вязкой каплей падает Тарталье на язык. Он довольным котом смотрит на неё и жалеет, что она не видит этого. Прекрасная, невольно хочется увидеть затуманенный взгляд и стянуть надоевшую повязку. Аякс слизывает всё, плавно проводя пальцами по корсету.
Она безумно красива, особенно когда мелко дрожит от каждого касания, когда называет его отвратительным, когда задыхается собственными словами, от осторожных поцелуев на ключицах.
Чужое тело совсем истосковалось по ласке. И он даже предполагает, кого именно. От этого сводит скулы. О, нет, более в её жизни никому не место, более она ею не владеет. И губы мягко ложатся поверх соска. Кончик языка проводит по его ореолу, заставляя её отвлечься, тихо пискнуть, прежде чем он окажется в желанном теле, прежде чем окончательно разломает хрупкий лёд вокруг её души. Всего лишь ласка, лишь бы она успокоилась, лишь бы прекратила проклинать его за искренние чувства, которые он так старательно оберегал от жажды владеть, от яда собственной ревности к хранителю, да и просто к любому, кто удостаивался её внимания.
— Я люблю тебя… — снова повторяет он, плавно входя. — И ты… Ты тоже обязательно меня полюбишь…
Она всхлипывает, дёргаясь и недовольно шипя. Кэйа не хочет принадлежать, не хочет становиться игрушкой в цепких руках, но… Его руки идеально смотрятся на её талии. Словно специально для него…
Альберих не хочет признаваться в том, что ей безумно приятно, не хочет понимать что нуждается в его тепле, в том что плавные и медленные толчки ощущаются так правильно…
— Иди к чёрту… — срывается с её уст, и она вскрикнет от зубов, что сомкнутся на бусинке соска.
Аякс засмеётся, ударяясь бёдрами с ней. О, его милая Кэйа, ни за что не признается, даже захлёбываясь слюной, даже тихо-тихо называя его по имени. Его и никого более. И он сдёргивает шарф с чужих глаз, заглядывая в тёмную синеву звёздного неба, и снова опустится, оставляя собственническую метку под ключицей капитана. Зализывает края укуса, снова положив руки на бёдрах.
— Ты так правильно смотришься в моих руках… — шепчет он, целуя чужие щёки. — Не смей этого отрицать…
И она лишь кивнёт, расфокусированным взглядом смотря на него. Поднимет уголки губ, выпутываясь из ремня и резко хватая Тарталью за плечи, притянет к себе, заставляя носом уткнуться в кожу повязки.
И он послушается, отводя её в сторону. Послушается, осыпая поцелуями прокаженное веко, прежде чем продолжить двигаться. Прежде чем окончательно осознать что у него всё получилось, прежде чем она опомнится…
И её вскрик окончательно убедит его в правильности происходящего.
— Ты больше никогда не сбежишь от меня… — шепчет он, стискивая её талию. — Никто больше не прикоснётся к тебе как я…
— Ты так в этом уверен? — усмехается она, и тут же выгибается в спине, прежде чем вскрикнуть и почувствовать вязкие капли у себя на бёдрах.
Предвестник отстраняется от неё, оценивающе оглядывая свою выходку. О, Альберих безумно идут его метки… И цепи, что сомкнутся на её шее, тоже будут ей к лицу…
— Как думаешь, магистр Джинн удивится, если я приду просить её благословения на наш брак? — хитро спросит он, устраиваясь под боком у Кэйи.
— Едва ли она хоть с чем-то согласится, пока не простит кражу сердца… — прошепчет она, лениво опустив руку на рыжие волосы и осторожно потреплет их. — А ты продолжаешь очень обидно шутить…
Аякс утыкается носом в грудь капитана, вновь осознавая то, что ему не верят.
Ну ничего, он посмотрит ей в глаза, когда на столе магистра будет стоять сердце архонта ветра, а взгляд Джинн зацепится за отметины на чужом теле.
— Ты всё равно останешься в моих руках…
========== Paradies ==========
Комментарий к Paradies
Затравка на альбекаев, кто найдёт, то найдёт.
Дайнслейф опускается перед ней на колени снова и снова. Смотрит в открытый, затянутый синевой тёмного неба глаз, и сдаётся, стоит её руке лечь ему на макушку. Хранитель помнит, именно ей он присягал на верность, но не смел и мечтать о том, что она сама притянет его к себе, скуёт по рукам и ногам ласковой улыбкой и лишит любой волей мягким прикосновением к скуле.
Несколько невинных касаний и рыцарь забывает о своей клятве, лбом прижимаясь к коленям принцессы. Ему нельзя привязываться к подопечным, нельзя чувствовать что-либо кроме ответственности, но как тут устоять, когда его проклятие вечной юности и бессмертия готовы разделить совершенно безвозмездно? Точнее… Так кажется только Кэйе, что считает его достойным каждой эмоции, что смотрит на него не так наивно как когда-то давно, но с прежним восхищением, с прежней привязанностью и верой.
Хранитель ветви, на мгновение чувствует себя глупым. Нет, он не откажется от милости его принцессы, тем более, когда она сама предлагает ему встать подле неё, когда сама ласково гладит его по щекам, тихо-тихо прося посмотреть на неё.
Альберих не считает себя принцессой, но не переубеждает в этом Дайнслейфа, проводя присаживаясь на корточки и оставляя невинное касание на чужом лбу. Она не понимает почему её чувства считают платой за бессмертие, когда это величайшее проклятие, не понимает почему её сначала отговаривали, а потом так легко сдались, утаскивая в самые глубокие недра бездны.
Кэйа смотрит слишком спокойно, Кэйа улыбается, осторожно прижимая чужую голову к своему плечу. Дайн такой странный, так удивлённо принимает её ласку, словно это что-то сомнительное, словно он не достоин её, словно боится, что всё это исчезнет… Но ведь…
Он же не зря её сюда притащил, посреди сражения из толпы в портал уводя. Не зря, он умолял её выслушать и понять… Не зря давал ей выбор между смертью и вечной жизнью. Она знала, она всё знала… И ответ свой дала без каких-либо сожалений, позволяя ему без сожалений принести в жертву близнеца.
Кейа смеётся, она самолично проводила казнь над запуганной Люмин. Смеётся, вспоминая о том, как мерзки на ощупь чужие глаза, как противен задушенный вскрик, в последний раз хватающийся за надежду о том, что Альберих передумает, и сама бросится на остриё меча, передумает, выбрав конец, вместо мучительного существования… Но вместо этого чувствует металл между рёбер, чувствует как её смех становится громче, как эхом раздаются шаги хранителя, слышит как тот падает перед ней на колено, шепча о том, как рад её возвращению.
Люмин испускает дух, как только проклятое бездной сердце превращается в растерзанное мясо, выброшенное из грудной клетки. И правда, теперь она понимает почему её братец постоянно полагался на потенциального предателя.
А сейчас она сидит перед ним, прижимает к себе, не позволяя и думать о том, что что-то было сделано не так, касается его плеч, разгоняя остатки сомнений, открывает проклятый глаз, полностью доверяя рыцарю.
Дайнслейф едва находит в себе силы, чтобы поднять на неё глаза и вспоминает что Кэйа всё ещё считает себя капитаном города над землёй, а не принцессой павшего королевства. Зажмуривается, понимая что допустил ошибку, позволив увести её в мир под звёздами, но всё-таки обнимает в ответ, прильнув к её груди.