— Ты будешь к картошке кетчуп? — спросила она у Констант и дёрнула её за рукав блузки.
Конни задумалась.
— Наверное, — сказала она. — Я сяду?
— Конечно!
И Констанс отправилась к столику в прекрасном настроении. Она не знала самого главного.
До начала конца оставалось всего несколько минут.
2
Гамбургеры приготовили даже слишком быстро. Подруги не успели выпить первый глоток коктейля, как со стойки брякнул звоночек — и Стейси подмигнула:
— Я заберу поднос.
Такие бургеры, наверное, не готовили нигде, кроме как у «Молли». Широкие кружочки солёного огурца, дижонская горчица, толстая котлетка под прессом двух зарумянившихся булочек — а ещё кольца лука, немного паприки и, кажется, на этом всё. Некоторое время Конни, Стейси и Оливия молча жевали, обжигая языки о горячие котлеты. Потом брали один дымящийся ломтик картофеля из золотистой горки, окунали его в лоток с кетчупом и запивали всё коктейлем.
— Я и не знала, — сказала Оливия потрясённо, — что была так голодна.
— Я не знала, что вообще смогу есть в этой тошниловке, — призналась Стейси. — Но, буду честна, здесь не так плохо, как боялась!
Констанс вытерла губы салфеткой и скривилась.
— О Господи Боже мой, ты уплетаешь за обе щеки. И вовсю флиртуешь с официантом! Как его…
— Кевин, — сказала игриво Стейси. — И он мне чертовски нравится. Я хочу позвать его на вечеринку.
— Удобно ли? — засомневалась Оливия. — Мы его совсем не знаем.
— Зови, конечно. — Беспечно сказала Конни.
— Кстати, звать — куда? Как там дела с домом?
— Да, когда приедет твой дядя?
Констанс задумчиво помешала трубочкой в ополовиненном коктейле.
— Скоро. Уже, верно, прошло два часа?
— Почему ты вообще захотела провести вечеринку в этом доме?
Вопрос повис в воздухе. Конни молчала. Она хотела сказать — потому что это единственное место, где я вообще хотела бы быть, но запнулась.
— У бабули — целая куча украшений на Хэллоуин, — медленно сказала она, — и дом большой и старый. Знаете, там прикольно. Кажется, даже видеомагнитофон есть. И кассеты с ужасами.
— А ещё нам не надо будет платить за аренду дома, — подсказала Стейси.
Девушки рассмеялись. Об этом Констанс подумала в последнюю очередь.
— Да… — эхом отозвалась она. — И это тоже.
Откуда-то сверху, из старых коричневых колонок по углам зала, кашлянуло пылью и шумом. А потом заиграла песня родом из семидесятых. Констанс хорошо её знала: она была про Франкенштейна и вдобавок — очень бодрая.
Edgar Winter’s White Trash — Frankenstein
— Ну и старьё, — сказала Стейси.
— Что? — Оливия подняла голову от телефона.
Стейси приникла губами к её уху и крикнула:
— НУ И СТАРЬЁ!
Оливия вздрогнула и случайно смахнула локтем свой коктейль. Стакан перевернулся, на стол вытекла липкая, сладкая молочная лужица. Салфеток в металлическом держателе не было. Стейси поискала их взглядом, пока Оливия огорчённо опустила руки.
— Господи… зачем ты так вопишь?!
— Я принесу, чем вытереть, — успокоила Констанс и подошла к автомату с бумажными полотенцами, висевшему на стене у стойки.
Кто-то прошёл по пустой утренней улице в пыльных витринах, бледный, как фантом. Мелькнул высокой приосанившейся тенью, которую Конни проводила взглядом. И пропал.
Дверь открылась, прозвенел колокольчик. Играла музыка, болтали девчонки, светило осеннее солнце. К «Молли» зашёл мужчина, и всё переменилось.
Стейси с улыбкой дёрнула себя за светлую прядь.
— Бог ты мой, — шепнула она, — здесь всегда такой цветник?
Он был очень высоким и очень атлетичным. Широкие кости и литые мускулы облекались массивным, весомой тяжести телом, комплекцию было не скрыть даже свободной короткой курткой из коричневой хорошей замши.
Он носил прямые голубые джинсы, солидные кожаные ботинки и полупрозрачные очки цвета жжёного сахара. Он был таким загорелым — но по-рабочему, с примесью багрянца, особенно на щеках и ушах — что казался почти в цвет куртки. И только светлые до белизны волосы, плотно облегающие правильной формы череп, были стрижены очень плотным, густым боксом{?}[Вид очень короткой стрижки длиной 3–4 см]. В свете солнца они малость торчали самыми кончиками, как ежиные колючки. Казалось, голова его светится, точно ангельский нимб.
В тот момент, как Конни увидела его, и то, как он двигался — лениво и медленно, и каким был каждый его жест — точным и акульи-плавным, и в тот момент, как он поднял взгляд — она поняла: ничто в этой жизни больше не будет прежним.