Через минуту она забыла, что боялась его, забыла, что хотела кричать. Сейчас она уткнулась ему в висок и загнанно дышала, словно он бесконечно мучил её. Дразнил и не давал то, чего она хочет. Она думала, чтобы ей стало приятно. Он знал — чтобы она не вопила, если он задумает её придушить.
Когда он вошёл и снова сдавил Милли глотку, она почувствовала: член растёт в ней и горячо пульсирует, чем сильнее её любовник сжимает руку. Вода била по его плечам и спине, отскакивала брызгами ей на губы и веки. Вся в прозрачных каплях, её грудь, искусанная им, касалась его груди — и когда он упал на Милли и вдолбился в неё, их тела громко впечатались друг в друга.
Милли одеревенела. Она слышала от своих парней небрежно и часто: пошли, потрахаемся? — но трахал её только этот мужик с короткими белыми волосами, с голодным непроницаемым взглядом, неостановимый и совершенно безразличный к её стонам. Он делал что хотел, ему было плевать на неё. Она была для него футляр, не больше — и он выбивал из себя оргазм, будто это стоило ему огромных усилий.
Милли балансировала на грани. Удовольствие от желанного адреналина впрыснуло в кровь дозу. Она не знала, что будет дальше — только обняла его за плечи и испуганно подпрыгивала на бёдрах, как на очень непослушной, буйной лошади, полируя своей спиной стену. И когда почувствовала каждую вену на его члене внутри себя, каждый удар, отзывающийся болью в придатках — тогда зашептала в исступлении:
— Постой, погоди! Прошу. Стой! Если ты хочешь…
Он стиснул её шею. Кофта у Милли, вся мокрая, сползла с одного плеча. Лифчик впился косточками под грудь; укусы на ней горели, будто заражённые бешенством.
Хэл протяжно застонал. Каждый хлопок его бёдер о её стал размашистым и влажным.
— Моя… — выдавил он, побагровев лицом. Это выглядело пугающе. На висках его забились жилки, глаза налились кровью. Милли замерла, забыв, что хотела от него. — …м-м-м…маленькая…
В нём смешалось всё. И нежность, и ярость. Он быстро прижался к Милли всем телом, распластался по ней, упёрся ладонью в плитку возле её головы. И Милли вскрикнула, когда он кончил в неё:
— Нет!!! Дьявол! Выйди!
Она пыталась отпихнуть его, забилась. Бесполезно. Он со вздохом — одним за другим — спускал в неё, долго и много, и шептал одними губами ей в ключицу. Она не понимала, что. Но он произносил лишь одно имя:
— Конни. Конни. Конни…
Когда всё кончилось, и единственным звуком в ванной комнате стала бегущая вода, он вышел из Милли и, даже не глядя на неё, невозмутимо и очень тщательно вымыл член и смыл кровь из царапин на груди.
Милли, упав спиной к стене, почти прорыдала:
— Ты же сказал — вынешь вовремя…
— Я такое говорил? — изумился он и усмехнулся.
Милли, у которой внутри было натёрто так, что припухли половые губы, нажала на них и развела. По её бедру протянулась нитка спермы. Потом она потекла вниз — много. Очень много.
— Ты кончила, детка? — спросил Хэл.
Когда она смолчала, он понял всё, и улыбка стала шире.
— Подожди.
Он хотел посмотреть в этот раз, как кончает женщина. Он никогда этого не видел: когда им становилось хорошо, он душил их и кончал сам. В этот раз он хотел попробовать, выйдет ли без этого. Он хотел понять, как это было бы у него с…
— Я не хочу, чтобы ты меня трогал, — огрызнулась Милли.
— Кто тебя вообще спросит, — резко сказал он и вошёл в неё пальцами, но гораздо мягче.
Внутри неё было вязко, тепло и сыро. Он выделил её клитор и потёр его, пристально глядя ей в лицо. Судя по нему, Милли совершенно пропала.
Он рывком развёл ей ноги и усадил себе на колено, сам же поставил его на бортик ванны. По пальцам текла собственная сперма. От мысли, что он оплодотворил эту суку, ему стало жарко, и он захотел ещё. Но когда понял, что в самом деле не о ней думал всё это время, сосредоточился на другом. И вперил взгляд в лицо Милли, наблюдая за тем, как оно расслабляется. Меняется. Как она мечется и рвётся вверх и навстречу ему всем телом. Как мнёт свою грудь и молит каждым стоном.
Он делал с ней то, чего она хотела — и когда наполнил собой снова, она прогнулась в спине и выпустила из ослабших мышц его же семя ему на руку. Обняв его за затылок, ощутила под пальцами короткие щекотные волосы, удивительно шелковистые, как свежестриженная трава.
Она застонала снова, снова и снова, зажмурилась, сжала бёдра. На её лице страдание и блаженство отразились пополам, и Хэл запомнил это.