Хэл поджал губы. Он не собирался говорить о том, чего боялся. Но Конни ждала ответа. Пришлось сделать голос небрежным и сказать:
— Я не боюсь. И это было твоё желание. Забыла, детка?
— Я не забыла, но ты мог бы и сказать правду. Мы же не чужие друг другу люди. Я могла бы понять. — Она помолчала. Хэл отвернулся, сощурившись. — Знаешь. Если смотреть на горизонт, будет легче. Я уверена, легче.
Она хотела отвлечь Хэла, пока колесо не перевалит через зенит, а там спуск будет быстрым. Во всяком случае, быстрее, чем подъём.
Высокий рост Хэла сыграл с ним плохую шутку. Он не мог позволить себе сгорбиться, хотя, будь его воля — лёг бы на пол калачиком и не шевелился, пока грёбаное колесо не опустится к самой земле. Облизнув пересохшие от страха губы, он посмотрел не на горизонт, а себе за плечо, вниз. Высота была головокружительной. У Хэла дрогнули руки. Он представил, как вся эта шаткая старая конструкция разваливается на части, как сыпятся все эти катушки и пневматические шины. Всё это так ненадёжно!
Сильный ветер трепал волосы Конни. Она отвела их назад и широко улыбнулась Хэлу, бесстрашно глядя на залив.
— Если будешь смотреть туда, может, отвлечёшься, — повторила она и села ещё ближе. Теперь она могла бы коснуться его плеча своим, если бы пошевелилась. — Главное — не вниз. Обычная ошибка всех, кто боится высоты.
— Я не боюсь, — холодно сказал Хэл.
«И я не все» — добавил он про себя. Конни пожала плечами.
— В этом нет ничего страшного. Все чего-то боятся. Это даже мило.
— Говорю же, это не так!
Конни шутливо погрозила ему пальцем, совсем как ребёнку. Хэл замолчал. Он почему-то подумал, что она видит его насквозь.
— Лгать нехорошо, дядя, — сказала Конни и с прищуром отстегнула свой карабин. Хэл расширил глаза.
— Конни, что ты делаешь?
— Наказываю за ложь. — Она сама не знала, что ей руководило. Раньше она никогда бы так не сделала, но Хэл был очень упрям, а она вспомнила Милли и ванную комнату — и ей стало страшно.
Она подумала: что будет, если так и останется для него девочкой из Смирны, которую можно потрепать по голове и по-родственному обнять? Достаточно ли ей этого? Нет. Впервые в жизни Конни поняла, зачем люди делают что-то глупое, что-то безумное ради тех, чьим сердцем хотят завладеть.
И она встала, выпрямилась и упёрлась в поручни руками. Круглую кабину покачивало от ветра. Колесо всё же достигло зенита, и кабина замерла наверху, сто пятьдесят футов над землёй.
Хэл взглянул на Конни с немым ужасом. Тени от блистающих ламп и гирлянд падали на его лицо; черты были искажены паническим страхом. Он был в капкане. В груди всё обжигало, в него будто влили кислоту. Он до смерти боялся высоты, но ещё больше боялся за Конни.
Прежде, чем она успела сказать ещё что-то, Хэл отстегнулся сам и встал за ней, схватил её за запястье. И неловко дёрнул на себя.
Кабинка дрогнула и закачалась. Хэл судорожно зажмурился, что-то простонал и дрожащей рукой впился в поручень. Другой рукой он обнял Конни так крепко, что она упала ему на грудь. Грудь эта глубоко опадала и сразу же быстро вздымалась под её ладонями. Он дышал так, будто пробежал марафон. Хэл не смел открыть глаз. Он чертовски боялся.
Но он всё же за ней встал.
Хэл почувствовал лёгкое прикосновение к своим гладко выбритым щекам, а затем — невесомое дыхание на губах. Он был растерян, напуган и разозлён, всё сразу, но больше всё же боялся. Правда, до конца так и не понял, чего именно — высоты или Констанс Мун?
Конни поцеловала, целомудренно коснувшись своими губами — его, и припала щекой к его щеке. Затем отодвинулась. Но перед тем Хэл почувствовал её руки у себя на поясе, и не заметил, как порозовел. Послышался щелчок. Он всё понял, посмотрев в добродушно-хитрое, нежное лицо своей Конни. В нём была наивная детскость, но в глазах светилось столько пытливого ума — Боже упаси. Хэл всё понял.
Она его пристегнула. Сделала вид, что не заметила, как сильно он напуган. Лучше бы вытолкнула его из кабинки или пристрелила, а не сделала это одолжение. Он накрыл её руку своей.
Конни смутилась и попробовала убрать ладони с его живота, на котором лежал карабин ремня безопасности. Хэл посмотрел на неё, и Конни впервые поняла, каково это — останавливать взглядом.
Он мягко обхватил рукой её талию. Вышло так, что рука была почти вся с талию Конни. Она медленно скользнула ладонью под полу его рубашки. От его тела исходил пульсирующий жар. Конни замерла ладонью над выпуклыми «рукоятками любви» над его бёдрами, закрывающими берцовые кости. Поцелуев больше не было; никто на них не решался.