— А мне нравится. — Откуда-то издалека заявила Конни. — Мама тебя так называла?
— Никогда, — резко сказал Хэл и повторил, уже тише, словно эхо. — Никогда.
На чём он остановился? Ах, да. Мама всегда говорила, что это его вина, и, поскольку это его вина и его крест, то нести их всю жизнь — тоже ему. И говорила ещё, что тот, другой, был бы куда лучше него, но вспоминать теперь бесполезно: Хэл его убил. Он убил его, а потом присвоил себе его имя. Но от этого им не стал. Так и остался ничтожеством, которое убивает даже самых любимых, самых близких, плоть от плоти.
Как сквозь вату, Хэл услышал слова Конни — «теперь твоя очередь», и спросил занемевшими губами, окунувшись, как в ледяную прорубь, в воспоминания и насилу выплыв из них:
— Какое твоё любимое блюдо?
— Тонкоцу-рамён, — сказала Конни так быстро, словно заранее знала, что спросит Хэл. — И ананасы с курицей и кисло-сладким соусом в лаваше. Не спрашивай, это мне мама готовила такой буррито.
— А мне мама делала буррито с жареной говядиной и бобами, — задумался Хэл.
— Ну и как?
— Вкусно. Хорошо.
Он снова солгал. Хэл вообще-то ненавидел буррито. От бобов во рту оставался привкус сладковатой тухлой каши; от говядины на задней стенке зубов появлялась жирная плёнка. Хэл помнил дни-с-буррито как маленькую каторгу, но избавиться от них или отказаться не мог. Было дело, на четвёртое июля он вернулся домой из командировки, ему было уже двадцать восемь, и матушка накрутила буррито, сложив их стопкой на большом блюде. Хэл был бы ужасно рад горошку, кукурузным початкам и индейке — короче, обычной праздничной еде на четвёртое июля. Но ма не была рада его приезду и созналась, что не ждала его. Поэтому сделала буррито.
— Теперь я спрашиваю, — с энтузиазмом сказала Конни.
Хэл даже вздрогнул. «Господи, что ещё она решит узнать» — подумал он, но не подал виду, глядя на дорогу. Пришлось врубить ближние фары и габариты. Машина катила по ленточной дороге между полей. Океан остался за спиной шумной громадой с затяжными волнами.
— Какая твоя любимая музыка?
— О… — Хэл улыбнулся уголками рта. Он подумал, сказать правду или то, что пишет для ловли меркантильных сучек на сайте знакомств? Хотя, готов был спорить, на музыкальные вкусы они смотрели в последнюю очередь. Конни увидела его сомнения и бодро стала отсчитывать:
— Раз. Два. Три. Четыре. Пять…
— Эминем, — вдруг сказал Хэл и покосился на неё. Констанс удивлённо рассмеялась. — Чего ты? Я серьёзно.
— Да ну? — она обвела рукой его брюки по фигуре и рубашку, заправленную под ремень, не касаясь. — Я думала про Вагнера. Вивальди. Бетховена.
— Я похож на маньяка, дорогая? — Хэл вскинул бровь. — Ты в курсе, что они часто слушают классическую музыку?
— Ты мало похож на человека, который слушает хип-хоп.
— Если я слушаю его, это не значит, что должен носить все эти цепи, толстовки и широченные штаны, чтобы выглядеть, как он и все они? — поморщился Хэл. — Погоди-ка. Секундочку. Открой перчаточницу, ага.
Конни подалась вперёд и попыталась отжать замочек. Ничего не вышло. Хэл, не отвлекаясь от дороги, протянул руку и случайно коснулся пальцев Конни. Она вздрогнула, точно между ними пробежала токовая искра. Хэл приподнял уголки губ.
— Вот так… — он достал диск и поднял его перед глазами Констанс.
— Не может быть!
— Может.
— «Энкор»?! Хэл! Ты реально его стэн?! — Конни широко заулыбалась. Хэл пожал плечами.
— Нет, просто слушатель. Тыковка, я никогда не был ни на одном концерте, о чём ты.
— Вообще ни на каком?
Он осенил себя крестом и рассмеялся. Конни задумчиво прислонилась к двери Плимута.
— Тогда нужно подарить тебе билеты на Эма, Хэл. Не возражай! Клянусь, вы будете здорово смотреться, — она развеселилась. — А любимая песня?
Хэл задумался, надул губы. Прикинул в уме.
— «Когда я уйду».
— Вот чёрт, — улыбка погасла. — Она такая тяжёлая. Почему бы не выбрать что-то повеселее?
— Не мы выбираем музыку, — заметил Хэл. — Музыка выбирает нас. Я верю в то, что мы вообще мало чего выбираем в жизни.
— Правда? Интересная теория.
Трасса погружалась в закатное марево. Тут и там ночь расплескала по полям, затканным Почему-то Конни овладела тревога.
— Ты выбирала, у кого родиться?
— Нет, но…
Хэл поднял вверх указательный палец и покачал головой. Конни тотчас осеклась, замолчала; то, как она это сделала — просто и естественно — ему понравилось.
Плимут проехал уже несколько десятков миль от Мыса Мэй. Прежде поля тянулись, тянулись, тянулись вдоль дороги, а теперь казалось, что издевательски быстро пролетают мимо. Конни прикинула, сколько по времени они будут так ехать, и призналась себе: ей не хочется выходить из машины. И не хочется, чтоб этот вечер так стремительно закончился.