Вот так номер!
Чед снова ухмыльнулся. Его распирало затянуться, но он боялся, что его выдаст дым. Понаблюдать за этим цирком хотелось больше, чем курить, так что он положил косяк в пыльную пепельницу, которой никогда до того не пользовался, и навострил зрение и слух.
Они встали друг против друга, явно прощаясь. Конни положила локти на перила и легла на них грудью, оказавшись наконец выше и без того высоченного дяди. Он даже немного поднял вверх подбородок. По очень тихим голосам Чед понял, что они о чём-то спорят, но беззлобно. Может-быть-Хэнк покачал головой, бросил «нет» и отодвинулся, но тут Констанс Мун — ха-ха, вот это она отколола номер! — стремительно обняла его под подбородком ладонью. От неожиданности он поднял голову выше и остолбенел. Тогда-то она его поцеловала.
От понимания, что это всё неправильно, и что Конни никогда и ни с кем такой не была, и от того, как пылко она целовалась, у Чеда в штанах стало тесно. Он заворожённо приблизился к окну и с усмешкой покачал головой. На террасе разворачивалось очень интересное зрелище. Мужика словно с поводка спустили — он сгрёб Конни в медвежьи объятия, сжал её даже через перила так, что она издала громкий стон, но не отпрянула. Только сунула руки ему под куртку и рубашку. Чед неторопливо достал телефон и включил камеру, приблизив изображение. Даже не сомневаясь, правильно ли поступает, включил видео.
И над его ухом не прозвенел ни один тревожный звоночек. Он наблюдал за тем, как добропорядочная девчонка Констанс Мун отдаётся собственному дяде.
Жить Чеду оставалось только два дня.
4
Earlyrise — Narcissistic Cannibal (Korn cover)
За ужином они съели всё мясо и выпили эль. Говорили ни о чём и обо всём, так, о ерунде какой-то. Конни выяснила, что Хэл не любитель отмечать Хэллоуин, да и мать его праздник не особенно жаловала. Вот он и обзавёлся привычкой работать в канун Дня всех святых. Конни понурилась.
— Ничего, тыковка, в следующем году обязательно отметим его вместе, — ободрил Хэл и закурил.
В баре это было можно, во всяком случае, здесь — не то что в современном новомодном на Барстон-стрит, открывшемся два года назад. Там и коктейли были химическим блевотным дерьмом, и курить нельзя, и спокойно терпели всю эту модную молодёжь с претензией на псевдоинтеллектуальное — ой, Хэл ужасно не любил всю эту братию. Кривят губы, делают умные лица, говорят о толерантности и равноправии. В таких местах он старался не бывать даже по большой нужде.
Конни услышала это и, убрав волосы на правое плечо, кивнула. Она не ожидала, что он сам заведёт речь, и робко спросила:
— А что насчёт твоей мамы? Не навестишь её перед отъездом?
— В Акуэрт так просто не пускают, — соврал Хэл. — Нужно записываться по звонку в день посещений. И у меня совсем не будет на это времени.
— Там хорошо кормят? Ей что-то нужно, быть может? Я могла бы отправить посылку. Или передать подарок с тобой, если нельзя с доставщиком.
— Всё о’кей, тыковка, не нужно волноваться, — успокоил Хэл и погладил Конни по руке. Он задержался, не желая отпустить её, а она сжала его пальцы в своих. — Сладости она не любит, а фрукты я уже привёз. Поверь, если что понадобится, я тебе сразу скажу. К тому же, гостей она совсем не ждёт и не очень жалует. Она пожилая женщина, ей важен покой.
— Хорошо. Просто мне хотелось чем-нибудь порадовать её. Она ведь моя бабушка тоже.
Хэл состряпал понимающее лицо, пока Конни задумчиво продолжила:
— Я хотела бы помочь ей. Помочь тебе. Может, просто встретиться как-нибудь вместе, одной семьёй.
При слове «семья» Хэл с опаской поднял глаза на Констанс и встретился с её беспокойным взглядом. Он знал, что она уже начала его анализировать. И знал, что, может быть, уже попался в её ловко расставленные сети. Но какими бы сильными они ни были, он завершит задуманное до конца.
«Детка. У покойников и живых не может быть семьи» — тяжело подумал Хэл, но вслух произнёс:
— Какой вопрос. Мы обязательно съездим к ней вдвоём. Сыграем в бинго; у местных стариков это в ходу.
— Как в кино про все эти старомодные пансионы, — просияла Конни.
Хэл тоже улыбнулся. Констанс — она как солнышко, не ответить ей теплом было невозможно. Но он хорошо помнил, что будет дальше, поэтому всё же делал искренне на пятьдесят процентов. На остальные пятьдесят — играл: