— Круто. Часто ты их слушаешь?
— В общем, да.
Она снова подняла глаза на дядю. Поискала его. Там, у высоких кустов жимолости, где он ковырялся в газоне, было пусто.
Констанс обернулась. Она сама не понимала, зачем сделала это. Кажется, просто так. Но в груди появилась странная тревога. Она положила полотенце на кухонный стол и взяла тарелки.
Только что был. И вот его нет.
Стейси рассказывала, что подкаст этот ей показал бывший. Он, мол, там работал в студии звукозаписи оператором. Констанс прижала к себе тарелки — тяжёлые, чёрт! — и понесла к высокому деревянному буфету, который стоял сбоку, между проходом в гостиную и дверью в кладовку.
Констанс медленно всмотрелась в затканную солнцем гостиную. Там — никого. Она с сомнением взялась за дверцу буфета, кое-как удерживая тарелки одной рукой.
— Попалась! — вдруг сказал он со спины.
Конни вскрикнула от неожиданности и едва не выпустила тарелки из рук. Но дядя словно обнял её со спины, низко рассмеявшись, и подхватил всю стопку, легко забрав её у Конни.
Стейси-Энн тоже рассмеялась.
— Ну и вид у тебя был! — сказала она.
— Подныривай, — велел дядя, и Конни, всё ещё холодная от испуга, нырнула из объятий и наклонилась у него под руками. Отошла к буфету.
— Я не против был бы искупаться, — заявил дядя Хэл и поставил тарелки не вниз, как планировала Конни, потому что сил дотянуться до верхней полки ей не хватило бы, а туда, куда требовалось. — Весь в земле и траве. Кстати, советую вынести на террасу мусорное ведро. Ваши друзья не знают, куда девать пустые пакеты и бутылки.
— Чёрт бы их побрал, — протянула Стейси и, нырнув в кладовку, вытащила оттуда пустое ведёрко. — Я сейчас.
— Не хочется, чтобы они загадили там всё или начали кидать мусор в кусты, — напоследок бросил Хэл, провожая её взглядом в спину.
Когда Стейси вышла из кухни, а они с Констанс остались наедине, Хэл осторожно прикрыл буфет и привалился к нему плечом, с улыбкой глядя на племянницу:
— Ну? Ты не против будешь?
— Не против чего?
Улыбка у него была что лёд. Кажется, губы растянуты, зубы обнажены, но это больше оскал — потому что глаза под очками совсем холодные. Он повторил:
— Я хотел бы искупаться.
Констанс не видела, чтобы он был таким уж грязным. Да, футболка в паре пятен и на джинсах тоже пятно. Но лицо и руки чистые. Она замялась.
— Это не займёт много времени, — Хэл будто мысли её читал. — Обещаю. Просто у меня вторая рабочая смена. Там нельзя приходить в таком виде.
Констанс впервые задумалась, кем мог бы работать дядя Хэл. Манекенщиком?
Больше ничего в голову не лезло. Но возможно, он брокер или финансист, или офисный сотрудник. А может, врач? Нет, не похож. Конни попадались разные врачи, плохие и хорошие, но таких глаз у них не было.
Она не представляла, как человек с таким взглядом мог бы лечить людей. Нет, глупости.
— Хорошо, — сдалась она. — Ты же знаешь, где душевая?
— Конечно, — спокойно сказал он и потрепал её по плечу. — Спасибо, тыковка. Я расчистил всё, что мог. На крышу тоже слазил. Там, в самом деле, ничего особенного. Прикрыл дыру шифером, закрыл плёнкой. Такая ерунда.
— Я… — Конни запнулась. — Я очень благодарна.
— Не стоит, детка! — ответил Хэл и крепко обнял Конни, ловко положил одну руку ей на талию, а другой прижал её за затылок к своей груди. Она бы и сделать ничего не успела. Просто — секунда! — и он обнял её. Ему глупо сопротивляться: он уже сделал всё, что хотел. И Конни, отстранённо прижавшись щекой правее сердца, терпеливо ждала, когда он её отпустит.
Она знала, что как-то всё неправильно было. Чувствовала кожей, волосами и нервами. Это ощущение витало в воздухе между ними, как электрический разряд, и Конни ждала, что её неминуемо ударит током.
Дядя Хэл был, кажется, на вид совсем не из тактильных. Будь Конни благоразумнее, она бы повесила сама табличку «Берегись!» ему на грудь. Но пока что место там было только для неё.
— Я ужасно рад, — сказал он и наконец разжал руки, белозубо улыбаясь ей, — что мы наконец встретились. Это же… с ума сойти можно! Я думал, у меня больше никого не осталось.
— Я тоже, — выпалила Конни и сама удивилась, как же так.
Ведь у неё-то остались папа и Бруно (возможно, если его не переехала машина…). И даже Джо, что там говорить. Она тоже член её семьи.
Далёким отголоском своего тихого, но правдивого внутреннего голоса Конни знала: да, взаправду все они — семья. Только ей там места нет.
— Ну, — вздохнул дядя, — кажется, мне наверх и направо?
— Ты же сказал, — улыбнулась Конни совершенно искренно, потому что вид у него стал дурашливый и растерянный — всё вместе, — что помнишь?
— Я видел динозавров и Нокиа, Констанс, — серьёзно парировал Хэл. — Могу и ошибиться.
— Да, — тепло сказала она. Иногда он действительно казался ей знакомым и родным. — Направо.
— Славно! — подмигнул дядя Хэл и вышел из кухни.
3
Как в любом старом доме, душевой здесь не было. Только большая эмалевая ванна, стыдливо прикрытая бежевой занавеской. На стальной полочке стояли поистратившие срок годности шампунь и гель для душа. В мыльнице лежал плесневелый кусок мыла. Когда Хэл зашёл сюда и, поморщившись, огляделся, первое, что он сделал — взял из-под раковины старую губку, нашёл какое-то дешёвое чистящее средство (оно пахло по-стариковски сладко) и, включив везде воду, хорошенько помыл раковину и ванну с лейкой.
Если Хэл что-то не терпел больше, чем сраных педиков и вульгарных женщин, так это грязь.
Он снял с себя футболку и кинул её на корзину для белья, но сначала поднял у той крышку: там лежал какой-то сор и старое полотенце, а больше — ничего.
Хэл быстро разделся, положил очки на раковину и встал под душ. Высоты лейки не хватало для его внушительного роста. В нём было порядка шести футов трёх дюймов{?}[≈ 192 см], и он знал, какое впечатление производит, даже просто стоя рядом с кем угодно.
Он снял лейку с полочки и окатил водой шею, грудь и живот. Затем повесил её обратно, открыл крышку геля для душа и принюхался. Не пахло тухло или резко. Тогда Хэл выдавил немного геля на ладонь и уже на теле вспенил, думая о своём и словно не замечая — хотя он сам не запер дверь — как в ванную кто-то влетел.
Он совсем не закрылся занавеской. Был мокрый и гладкий, литой и большой для этой ванны — и ему приходилось даже слегка нагибаться. Хэл изумлённо обернулся и вот так, вполоборота, посмотрел на дверь. Он не прикрылся
от неожиданности, конечно. Не специально же?
и встретился глазами с одной из тех девушек, что свистели ему с террасы.
Он слышал, что в разговоре эти сосунки, считавшие себя мужчинами из-за отростков между ног, звали её Милли.
Хэл встревоженно раздул ноздри и воскликнул что-то подходящее, когда к тебе вламываются в душевую.
От этого она зарделась и наконец с хихиканьем ударилась спиной в дверь.
— Простите! Ради Бога, — она прижала ладонь к глазам и снова рассмеялась. — Я не знала, что здесь кто-то есть.
Чистой воды блеф и идиотизм. Прекрасно знала. Или ты глухая и не слышишь шум воды? Здесь не такие толстые стены. Ты нарочно вошла сюда. Ты вошла сюда, потому что хочешь сдохнуть.
Хэл ничуть не смутился. Он вполоборота продолжал смотреть на неё. Он знал, что она хочет видеть, и сполна демонстрировал себя. От тяжёлых, накачанных грудных мышц и мускулистой спины Милли упала взглядом между пальцев к таким же подтянутым бёдрам и ягодицам. Там, под животом, спереди, розово и влажно поблёскивала округлая головка пока упавшего члена. Этот странный мужик совершенно невызывающе вёл себя. Но и прикрыться не спешил.
Милли видела, что он был старше неё и любого в этом доме.
— Эй, — сказал он удивительно спокойным и не таким низким, как могло бы казаться из-за его габаритов, голосом. В нём было что-то колко-завораживающее. — Ты что, подглядываешь?
— Нет, — бойко ответила Милли и рассмеялась.
Он тоже издал тихий смешок.
— Слушай, дверь — сзади тебя.
Он знал: если гнать её отсюда, она не уйдёт сама никогда.