В какой-то момент мне это изрядно прискучило, да и любоваться на ненавистную майорскую морду было уже невмоготу, и я вышел на воздух. Через полминуты ко мне присоединился Лешка.
Некоторое время мы молчали — все было понятно и без слов. Точку в этой истории никто ставить не собирается, а значит, мерзавец останется безнаказанным.
— Что делать будем? — спросил я Лешку, когда затянувшееся молчание стало действовать мне на нервы.
Лешка не ответил. Удивленный, я обернулся к нему и застал занимательнейшую картину: мой друг морщил лоб и шевелил губами, словно силясь что-то вспомнить.
— Лех, ты чего?
Он тряхнул головой, словно сбрасывая с себя наваждение.
— Да нет, так просто. Ну никак не могу избавиться от ощущения, что я где-то когда-то это уже видел, хоть ты тресни!
— Опять дежа-вю?
— Не опять, а снова! — огрызнулся Лешка. — С первого же дня, как я только про Тварь услышал, мне словно по мозгам кто-то ездит: было это! Уже было!
— Может, что-то из старых операций вспоминается?
— Да нет же! Я уже голову сломал, все перебирая. Такого в моей практике не случалось, это факт.
— Но раз не случалось, то откуда тогда такое чувство? Может быть, тебе кто-то рассказал это?
— Вполне вероятно, — без энтузиазма отозвался Лешка.
— Или того проще: ты какой-нибудь фильм соответствующей тематики посмотрел. Книгу прочитал… — принялся перечислять я, как Лешка перебил меня:
— Ну-ка, повтори, что ты сказал?!
— Э-э-э, — растерялся я, — ты фильм посмотрел, книгу…
— Точно! — воскликнул Лешка и аж притопнул от обилия эмоций. — Стас, ты — гений! А я — раззява, каких свет не видывал! Все это время разгадка была у нас перед носом, а мы как слепые кутята тыкались, вместо того чтобы схватить кое-кого за грудки и вытрясти всю правду! Рыбник! Понимаешь, это же Рыбник!
— Кого ты имеешь в виду? — опешил я. — Какого-то рыбака?
Лешка взглянул на меня как на полоумного.
— При чем здесь рыбак?
— Но ты же сказал…
— Я сказал — Рыбник, а не рыбак.
— А в чем разница?
— Стас, ты не запамятовал, какая книга лежала на столе у Кедрова, когда мы заходили к нему в гости?
— У учителя? Э-э, что-то старенькое… А! «Легенда об Уленшпигеле»! А что?
— Ты текст ее хорошо помнишь?
— Да не то чтобы очень, — признался я. — История нидерландской борьбы за независимость меня никогда особенно не прельщала. Да и роман этот нудный ужасно. По-моему, я его пролистал по диагонали, да и бросил.
— А я вот этой книгой в детстве зачитывался, что называется, до дыр. И есть там среди всего прочего глава о том, как Тиль разделался с убийцей своего отца. Вернее, не с убийцей, поскольку Клаас был казнен на костре, а с тем, кто донес на него за вознаграждение. Собственно, Рыбник и есть та самая мразь, которая, позарившись на полученные Клаасом денежки, не только его самого на тот свет отправила, но и вторично оклеветала его вдову с сыном и тех подвергли пыткам, после которых они едва оклемались.
— Хм, за такое я бы и сам этой сволочи навалял по первое число. А как Уленшпигель с ним поступил?
— О, это отдельная история! Видишь ли, весь фокус в том, что завистливый и жадный Рыбник, оказывается, все это время вел двойную жизнь. И во второй своей ипостаси он был оборотнем.
— Это как же?
— Да очень просто. Купил по случаю вафельницу и изготовил из нее подобие волчьей пасти. Потом подумал, убил двух волков и сшил их шкуры вместе, после чего спрятал в тайнике среди дюн. И принялся за разбой: подкарауливал одиноких путников, убивал их, перекусывая горло железной пастью, обкрадывал, унося все, вплоть до одежды, а затем сбывал награбленное. Ну и выл в дюнах, разумеется, чтобы никто и не заподозрил, что убийства — дело человеческих рук. Пять дней в неделю изображал из себя законопослушного гражданина, а по субботам выходил на промысел.