Жанна неожиданно испытала сильное искушение рассказать обо всем Марте, но вместо этого спросила:
– Так что за женщина, про которую ты говорила?
– Ну, видишь ли, я сама в такие вещи не особенно верю, – Марта сделала волнообразный жест рукой и отпила из бокала. – Но, может, она сумеет чем-то помочь тебе. Помнишь, я как-то долго искала серьги, которые мне подарил Роберт незадолго до нашей свадьбы, просто сходила с ума. И одна знакомая посоветовала мне обратиться к этой вот… ну, ворожее или что-то вроде того. А чертовы серьги, оказывается, все это время лежали на видном месте, как письмо из рассказа Эдгара По. Короче, я справилась сама. Но ее адрес остался у меня в записной книжке.
– Ладно, я возьму, – согласилась Жанна, хотя вовсе не думала воспользоваться дурацким предложением Марты, просто боялась нечаянно обидеть ее своим отказом.
Позднее, вспоминая этот разговор о женщине, которая «умеет снять порчу и указать местонахождение пропавших вещей», Жанна пыталась понять, не возникло ли у нее еще тогда каких-нибудь дурных предчувствий.
Но нет, похоже, их действительно не было.
Чего ей не забыть, так это осознания своего полнейшего одиночества, которое захлестнуло ее после слов Марты «Неужели все так серьезно?». Она, по правде говоря, надеялась, что их разговор сложится совсем иначе, и это несколько ослабило радость встречи. Наверное, она желала получить слишком многое – в какой-то момент Жанне показалось, что она несет бессвязный вздор, сплетенный из воспоминаний о трагической смерти Анджея и ночных кошмаров, посещающих ее с регулярностью вампира… и ей вдруг стало стыдно. Она пыталась сказать то, что всегда ложится бременем на других и ставит всех в одинаково неловкое положение: потому что есть вещи, которые человек заведомо обречен проживать в одиночестве, вот и все. Заговорив об этом вслух, она сразу ощутила свое поражение. Такие дела, подруга.
– Ты права, все дело в осени. А во Львове представлен ее худший вариант – тот, что сводит людей с ума. Как того парня с пистолетом, – сказала Жанна, проводя черту под темой.
И сама отчасти поверила, что за все в ответе мерзкая старуха, сбивающая кривой клюкой листья с деревьев и поливающая город дождем. Кончится этот проклятый длинный сезон, и снег заметет ее депрессию вместе с грязной землей.
Жанна в глубине души испытала внезапную уверенность, что все именно так и произойдет, – чувство было невероятно сильным и глубоким, как озарение, и в то же время чистым и простым, как первый снег.
Но только всему этому что-то должно было предшествовать, – но, что именно, Жанна не знала.
– Наверное, тебе сейчас нужны деньги, – спохватилась Марта, когда они вышли в коридор. – Я бы могла одолжить до лучших времен.
– Нет, все в порядке, – сказала Жанна, надевая плащ, чтобы проводить подругу до остановки автобуса. – Решив от меня избавиться, начальство вдруг расщедрилось, и мне выплатили трехмесячное выходное жалованье. Но все равно спасибо.
– Да! – Марта хлопнула себя по лбу. – Ведь чуть не забыла.
Она извлекла из сумочки записную книжку, полистала и вырвала один листок:
– Думаю, мне он уже не пригодится.
– Что это?
– Адрес женщины. Живет она, правда, далековато – пара часов от города электричкой, в Судовой Вишне. Ну, в общем, если надумаешь повидаться с ней, разберешься.
– Угу, – Жанна машинально сунула листок в карман плаща и сразу же о нем забыла.
Взяв зонты, подруги вышли на улицу. Дождь прекратился, но воздух заметно похолодел, выдавая зиму, что подкрадывалась к городу.
– Заезжай к нам, как только сможешь, – сказала Марта перед тем, как сесть в автобус. – Роберт тоже будет рад тебя видеть. Кстати, он передавал тебе привет.
– Спасибо, передай и ему от меня.
И они расстались.
В следующий раз Жанна встретилась с Мартой лишь через пять лет – и то случайно. Они разошлись, сделав вид, что не узнали друг друга.
Поворачивая назад к дому, Жанна увидела прикрепленный к стеклянной стене остановки большой религиозный плакат, в верхней части которого доводилось до ее ведома крупными заглавными буквами:
а в нижней, под изображением распятия с агонизирующим телом, вопрошалось:
ОТКРОЕШЬ ЛИ ТЫ ДВЕРЬ ИИСУСУ?
Вернувшись домой, Жанна выпила чашку чая и пораньше отправилась в постель. Впервые за много ночей ей приснился не Анджей, а любвеобильный Христос, обгорелый, как головешка, который скребся в дверь ее квартиры и дурным голосом умолял его впустить.
О чем знала Эмма
Эмма Гительсон похоронила мужа в день своего сорокалетия. Следующие восемь лет она провела за разучиванием рекламных роликов по ТВ и составлением биографий героев мыльных опер, получая пенсию по инвалидности и стряпая курсовые для студентов. А потом, в конце девяносто восьмого, загнулась ее тетка, последняя из живых родственников, оставив ей дом и небольшое хозяйство в местечке, находившемся в полутора часах езды электричкой от Львова.
Эмма продала свою квартиру в городе и сменила обстановку – тетка при жизни никогда ее не жаловала, презирая еврейскую половину крови, что досталась племяннице от отца. Но Эмма утешилась наследством. Благослови Господь дыру в земле, что приютила старую суку.
В последнюю ночь на львовской квартире Эмма открыла глаза и поняла, что не одна. Кто-то смотрел на нее. Она не видела, кто, и это присутствие ничем себя не выдавало. Эмма просто знала: он там, в темноте. Ждет и смотрит на нее.
«Ты теперь всегда будешь со мной?» – прошептала она.
Ждущий Впотьмах ничего не сказал. Но Эмма все равно узнала, что он ответил «да».
«Даже если я уеду в другое место?»
И он опять ответил «да».
Эмма знала.
За три года, что она прожила в Судовой Вишне, у нее побывало около двухсот визитеров из города. Некоторые появились всего один раз, некоторые приезжали снова и снова. Только люди из города. Впотьмах сказал, что так лучше.
Жители Вишни не интересовались «жидовской полукровкой» – мы не желаем знаться с нею, говорили они себе. Эмма и подавно не хотела иметь с ними дел. Находясь в курсе всего (ей много чего было известно о жителях Вишни), Эмма оставалась довольна: она тоже ненавидела местных, людей земли с их плебейскими замашками. Амхааретс [1]. Но возвращаться обратно в город не хотела.
В тот день с самого утра Эмма знала, что к ней приедет еще один человек из города.
Молодая женщина.
О чем знали вишенские дети
Однажды в конце лета трое мальчишек (пяти, девяти и одиннадцати лет) возвращались домой из лесу, неся корзинку грибов. Они увидели, как Жидовка Гительсонша ходит вокруг своего огорода на заднем дворе и что-то высматривает на земле. Потом Жидовка Гительсонша нагнулась, чтобы поднять какую-то штуку, и долго рассматривала ее, вертя в руке. Дети наконец поняли, что она держит собачью какашку. Жидовка Гительсонша стояла к ним спиной вполоборота и поэтому не знала, что за ней наблюдают.
Сунула какашку в рот и начала жевать.
Младший из детей, которому было пять, хотел засмеяться… но вместо этого расплакался. И всем вдруг стало страшно. Дети бросились бежать и никому не рассказали, что Жидовка Гительсонша ест собачьи говешки.
А корзинку с грибами потом так и не нашли. Наверное, ее забрала себе Жидовка Гительсонша.
О чем не знал никто
Никто не знал о том, что маленький жучок-точильщик случайно заполз Эмме во влагалище и через два дня, когда она спала, благополучно выбрался наружу из ее левой ноздри. Его путь был трудным.
Потом жучок провалился в щель в полу, чтобы спокойно умереть.
Жанне редко доводилось бывать в сельской местности, поэтому прошло немало времени, пока ей удалось сориентироваться и отыскать нужное направление среди преимущественно одноэтажных домов с хозяйственными пристройками. И без того уставшая после почти двухчасовой тряски в электричке, она месила ужасающую грязь размытых осенней непогодой улочек Судовой Вишни, всматриваясь в редкие указатели названий улиц и номеров домов.
1
Также