Инквизитор трижды ударил в бронзовую колотушку, отлитую в виде льва, сжимавшего в пасти кольцо, и терпеливо стал дожидаться ответа. Стук этот был хорошо известен хозяину дома, и потому, даже явись Circospetto посреди ночи, долго ждать под дверью ему бы не пришлось. К тому же сегодняшняя вечерняя встреча была условленна заранее.
Поводом к ней стал второй разговор, предметом которого был зловещий француз.
Клодио Мануцци явился к Кавалли три дня назад, передав через слугу любопытную записку. Ознакомившись с ее содержанием, инквизитор без промедления принял своего шпиона.
– В твоей записке говорится, что ты вчера был у человека, в доме которого видел колдовские книги, – без приветствий произнес Circospetto.
Одетый в неброский камзол, худой, как палка, огранщик низко поклонился:
– Истинно так, синьоре секретарь. Этот пройдоха пожелал приобрести у меня бриллианты в кредит, на что я решил, что прежде должен осмотреть его жилище, дабы убедиться в его кредитоспособности.
– Как его звали?
– Жакомо Нуафьерро, синьоре секретарь. Так я запомнил – французские имена для меня тяжелы и непривычны.
Инквизитор стоял у окна, наблюдая, как, едва различимый в вечерней дымке, тонет за горизонтом мутный медяк солнца. Дом Кавалли располагался в юго-восточной части острова Джудакка, окнами глядя в открытое море. Осень в этом году пришла необычайно рано, затянув небо низкими серыми тучами и принеся холодные штормовые ветра.
– Что за книги ты увидел в его доме? – спросил Кавалли, неторопливо обернувшись к собеседнику.
– «Ключ Соломона», «Пикатрикс» и «Зекорбен» – те, что я запомнил с его слов, и иные, названия которых я не уловил, больно уж мудрено они звучали. Но француз, видя мой интерес к этим томам, принялся разглагольствовать о том, как благодаря им научился повелевать духами четырех первоэлементов.
Инквизитор в молчании и неподвижности смотрел на стоящего перед ним человека. Немигающий взгляд его, казалось, обозревал иные пространства, далекие от этого места. Circospetto размышлял.
– Отправляйся к этому французу, – произнес он наконец. – Я должен быть уверен, что все это – не твоя ошибка и не бахвальство молодого прощелыги. Скажи, что знаешь человека, готового заплатить за эти книги тысячу цехинов, но прежде он хочет на них взглянуть, чтобы убедиться в их подлинности.
– Эти книги я должен показать вам? – Мануцци скорее утверждал, чем спрашивал.
Кавалли кивнул:
– Да. И, чем скорее, тем лучше.
Огранщик не стал мешкать с исполнением поручения – и вот могущественный секретарь инквизиции стоит у его дверей. Можно было вызвать Мануццо к себе и не утруждаться дальней поездкой, но Домминико Кавалли был весьма щепетилен во всех своих поступках. Человеку стороннему он сказал бы, что не желает осквернять свой дом богопротивными трудами. Внутри же себя он следовал несколько иному принципу: нельзя пренебрегать даже самым малым поводом, из которого может родиться обвинение. Circospetto не верил в нерушимость дружбы – но верил в силу вражды.
Щелкнул замок, и в образовавшейся щели проступила залитая желтым светом фигура огранщика.
– Синьоре секретарь, – склонил он голову, впуская гостя в свой дом.
Убранство этого обиталища, вне всякого сомнения, вызвало бы презрительные усмешки у спесивых обитателей кварталов Сан-Поло или Сан-Марко. Но Кавалли, чей достаток мог посрамить многих из них, не изменился в лице даже на мгновение.
– Не желаете вина? – услужливо предложил огранщик.
Кавалли покачал головой:
– Нет. Где книги?
– Они здесь. Следуйте за мной, синьоре секретарь, – согнув спину, сделал приглашающий жест Мануццо.
Они прошли в тесную комнату на втором этаже, где на небольшом столе лежало три массивных тома в толстых кожаных переплетах. Circospetto сделал несколько неторопливых шагов, остановившись в итоге у стола. Он не спешил прикасаться к книгам, внимательно разглядывая обложку верхней. Наконец он осторожно притронулся к обложке кончиками пальцев, словно пытаясь почувствовать что-то, скрытое под ней. Мануццо стоял у дверей, по-птичьи вытягивая шею в попытке заглянуть инквизитору через плечо.
Кавалли осторожно раскрыл книгу, перевернул несколько страниц. Сомнений быть не могло – в его руках находились вместилища колдовского знания. Издания были довольно новыми – перепечатанные копии древних фолиантов, написанных несколько столетий назад. Наверняка часть запретного знания при перепечатке утратилась или исказилась, но даже того, что сохранилось, было довольно для ареста француза. Однако что-то тревожило Домминико. Будь Нуафьер практикующим колдуном, стал бы он отдавать столь ценные фолианты первому встречному? Несомненно, для этих изданий тысяча цехинов была очень хорошей ценой, но…
– Хорошо, – кивнул Circospetto, закрывая книгу. – Верни книги французу и скажи, что покупатель счел их подделкой.
– Слушаюсь, синьоре секретарь, – Мануццо поклонился, при этом не отрывая взгляда от застывшего как изваяние Кавалли. В глазах его читался вопрос, который он страшился облечь в слова.
– Ты хочешь знать, поддельные ли они на самом деле? – спросил инквизитор насмешливо.
Огранщик вздрогнул, затем хотел было кивнуть, но сдержал свой порыв.
– Пусть тебя это не беспокоит, – Circospetto позволил себе едва заметную улыбку, тронувшую его тонкие, бледные губы подобно странной тени. – Свою плату ты получишь, ибо бдительность твоя была уместна и необходима. Впредь также сообщай мне, если встретишь у кого-то подобные тома.
– Для меня счастье служить богоугодным делам, – пролепетал Мануццо.
Сидя в гондоле, отплывшей с Мурано, инквизитор хмуро обозревал раскинувшийся впереди город, в котором жизнь дневная уступала место жизни ночной, полной порока и тайн. Загорались в окнах многочисленные огни, закутанные в плащи силуэты проступали в неясном свете розовых фонарей [6], появляясь и исчезая словно призраки; беззвучно скользили по воде гондолы, в которых, укрытые за парчовыми занавесками, разворачивались баталии любовные, меркантильные и даже политические.
Все это не представляло интереса для могущественного секретаря инквизиции. Вглядываясь в разноцветную россыпь огней, словно вуалью, укрытую легким туманом, он пытался отыскать среди размытых силуэтов того, кто, подобно ночному хищнику, сейчас отыскивал себе очередную жертву. Рано или поздно охотник всегда становится жертвой.
– Поворачивай, – вдруг произнес Кавалли коротко и отчетливо. Гондольер, меланхолично правивший лодкой, замер. – Плыви в Сан-Кроче, к дому мессера гранде, – распорядился инквизитор.
Гондольер уверенно заработал веслом, разворачивая свою посудину.
– Это тот дом, что стоит возле малой церкви Святого Симеона? – спросил он, видимо, чтобы удостоверится. Инквизитор кивнул, не заботясь о том, увидел ли гондольер его жест.
Нынешний мессер гранде не отличался ни особым богатством, ни знатностью рода. На должности своей он имел неплохой доход, в том числе – со взяток, которые получал регулярно. Этого дохода хватило ему, чтобы собрать хорошее приданое трем своим дочерям и купить приличный дом, который и собирался посетить Circospetto. Визит обещал получиться поздний, но секретарь не желал медлить – француза нужно было арестовать, и, чем скорее, тем лучше.
Пожилой блюститель порядка встретил ночного гостя с явным недовольством, которое, впрочем, улетучилось сразу же, как только инквизитор переступил порог.
– Синьоре Кавалли! – Широкое, рыхлое лицо мессера гранде расплылось в улыбке. – Чем обязан столь позднему визиту?
– Есть дело, не терпящее отлагательств, – сухо произнес Circospetto. – Завтра утром, как можно раньше, вам надлежит отправить своих людей в дом француза Жака Нуафьера. Рекомый француз должен быть арестован, а комнаты его подвергнуты самому тщательному обыску. Официальное обвинение – контрабанда соли.
Главу венецианских сбирро нельзя было назвать глупцом. В делах государственной инквизиции он имел немалый опыт и умел находить в словах ее представителей истинный смысл. Объяснений не требовалось.
– Я вас понял, досточтимый синьоре Кавалли. С рассветом я отправлю своих людей. Арестованного…
6
Из-за частых и густых туманов стекла уличных фонарей в Венеции делают розовыми, поскольку такой свет лучше виден в тумане.