– Мы все еще не представились друг другу, – произнесла девушка, поравнявшись со своим провожатым, – это так невежливо с моей стороны.
– Что вы, – инквизитор испытывал некое странное наслаждение от их краткого общения. Это был редкий случай, когда он мог говорить с кем-то, кто не знал его и не задумывался о его должности. Странная свобода этой беседы пьянила, словно крепкое вино.
Девушка остановилась, обернувшись к Домминико. Их разделяло не больше локтя. Глаза в прорезях маски загадочно поблескивали.
– Меня зовут Лукреция.
Уже готовый спросить о фамилии, которую девушка забыла назвать, Circospetto замер. На тонких девичьих губах играла легкая полуулыбка.
– Что же вы молчите? Впрочем, не старайтесь. Мне известно ваше имя, синьоре Кавалли. Я давно наблюдаю за вами…
Первым внутренним побуждением инквизитора было отпрянуть от жуткого создания, в которое вдруг обратилась невинная девушка. Но что-то словно тисками сжало его грудь, сковало члены. Он шумно сглотнул, не сводя взгляда с двух серебряных искр, вспыхивающих в темных прорезях.
– Вы очень проницательны, синьоре Кавалли. Вас стоило бы прозвать Astuto [12] – ведь осмотрительности в вас куда меньше, чем проницательности.
– Как вы узнали меня?
– Вас трудно не узнать. Да и маску вы надели уже на берегу, в свете фонарей.
Инквизитор напряженно обдумывал ситуацию. Перед ним – молодая девушка, хрупкая и слабая. Но ее стараниями одна девица помешалась, а вторая едва не умерла от неизвестной болезни. Кто знает, какие колдовские трюки есть у нее в запасе?
– Вы не боитесь меня? – спросил он, стараясь выиграть время для принятия решения.
Девичьи плечи презрительно вздрогнули.
– Я встречала и более могущественных людей – но даже они не вселяли в меня страх. Это чувство утрачено мной уже очень давно.
– Страх, но не осторожность. Я могу быть вооружен.
– Так же, как и я, – голос девушки изменился, став ниже и в одночасье утратив беззаботную наивность.
– Я не вижу при вас оружия.
– Видите, Домминико, видите, – губы Лукреции приоткрылись, обнажив ряд ровных, белоснежных зубов. – Вы просто не замечаете его.
– Зачем вы заманили меня сюда? – Вопрос этот инквизитор боялся задать до последней секунды – он мог побудить ведьму к действию.
– Чтобы убить, конечно, – без тени смущения ответила та.
Кавалли снова сглотнул.
– Какая дьявольская одержимость заставила вас причинять вред двум несчастным девушкам? – уводя разговор от опасной темы, поспешно спросил он.
Лукреция рассмеялась – в этот раз смех ее прозвучал зловеще.
– Эту дьявольскую одержимость поэты и певцы зовут любовью. Я люблю их, Домминико, разве это не очевидно? Не моя вина в том, что любовь бессмертного – слишком тяжелое бремя. Они уйдут, растают, а я буду горевать о них. Но такова судьба всякого сильного чувства – оно приносит боль и страдания той же мерой, что счастье и удовольствие. Их жизнь наполнит меня, и я пронесу частичку их сквозь вечность…
Правда была столь же неожиданной, сколь и очевидной. Кавалли готов был проклясть себя за то, что не прочел знаки, столь явственно указывавшие на сущность той, кто сейчас стояла перед ним.
Упырь.
Неупокоенный мертвец, сосущий кровь живых, суккуб в оковах человеческой плоти. Сама смерть, воплощенная в хрупком и прекрасном теле.
Он чувствовал, что не в силах пошевелиться. Тело утратило всякую подвижность, будто обратившись в статую, высеченную из безжизненного камня. Разум мучительно метался, пытаясь найти ответ, цена которому – жизнь. Как удалось Нуафьеру отвратить упырицу от ее жертв? Что он сделал?!
Лукреция шагнула к застывшему инквизитору, разом преодолев разделяющее их пространство. Она прижалась к нему, и он с удивлением ощущал теплоту ее кожи, горячее дыхание…
– Не противься, – прошептала она, – ты испытаешь наслаждение, которого ни один живущий не испытывал…
Губы отказывались подчиняться, но невероятным усилием он все же смог их разомкнуть:
– Погоди! Всего мгновение… Скажи, как Нуафьер заставил тебя отступиться от твоих жертв?
Лукреция улыбнулась:
– Он… он был слишком красив, чтобы лишать моих возлюбленных такого удовольствия. Я не ревнива. Я все равно получаю свое.
Ее губы коснулись губ Домминико. Он закрыл глаза, не в силах противится тяжелой волне, накрывшей его с головой. В эти бесконечные мгновения он ощущал, как уходит из него жизнь, – и одновременно купался в чувственном наслаждении, большем, чем способна дать любая женщина.
Утром сбирро нашли его тело в небольшом дворике в квартале близ моста Риальто. Ночные грабители забрали все, что представляло собой хоть какую-то ценность, – даже белье. Мессер гранде пригласил известного по всей Венеции доктора, который осмотрел тело.
– В чем причина смерти, синьоре медико? – спросил толстяк обеспокоенно.
– Кровопотеря. Кто-то выпустил из него всю кровь. Всю до капли, – задумчиво покачав головой, заявил доктор.
Мессер гранде был мудрым человеком. Отчитываясь перед трибуналом, он сообщил, что секретарь государственной инквизиции Домминико Кавалли прозванный Circospetto, пал от руки грабителя, который уже пойман и вскоре будет повешен меж двух колонн [13]. Этого оказалось достаточно.
Катарина Мадзони вскоре оправилась от горя по угодившему в тюрьму французу. Болезнь более не докучала ей.
Графиня Бонафеде провела остаток дней в приюте, так и не оправившись от выпавших на ее долю потрясений. Впрочем, видения, терзавшие ее, вскоре прекратились.
Жак Нуафьер, проявив чудеса дерзости, бежал из Пьомби и на долгие годы покинул Венецию. Вернуться он смог лишь спустя двадцать лет. Ценой возвращения стала служба осведомителя государственной инквизиции.
Загадочная Лукреция с завидным постоянством появлялась в разных частях города, нигде не оставляя достаточно заметного следа. Обладатель пристального взгляда мог бы отметить, что вскоре после ее появления в городе умирали молодые, красивые девушки. Впрочем, обладатель мудрого взгляда предпочитал не связывать эти два факта.
Наиль Измайлов
Обмен веществ
Предпоследний шаг получился нечеловечески слаженным и бессмысленно шикарным. Оценить слаженность было некому. Но красота выше смысла, поэтому: делай шесть.
Раз. Вице-президент Shell Venture Overseas Блис, не обращая внимания на переводчика, прокричал на ухо совсем помрачневшему вице-губернатору Воробьеву:
– Это не замораживание проекта! Даже не свертывание! Просто временная диверсификация – кризис, сами понимаете! Но в любом случае, начнем мы добычу, не начнем – все равно регион будет получать сто процентов поступлений, прописанных в соглашении! Я объясню, как только сядем!
Два. Председатель правления РАО «Газпром» Бочкарев сказал заместителю Весьегонову:
– Ты, Сережа, глазками так сильно не хлопай и не взлетай, я от сквозняков простужаюсь. Завтра на собрание выходим вот именно с этим планом: сокращение добычи на пятьдесят миллиардов кубов в год, по нефти на четыре ляма в год, рост по альтернативному топливу на пятьсот миллионов условных кубов, по туркменам не работаем, китайцам и хохлам все закрываем. Пора наконец слезать с углеводородной иглы – и это не только мое решение. Вопросы твои мне неинтересны, мне интересен полный просчет, через два часа, здесь, свободен.
Три. Президент Венесуэлы Кортес, повернувшись к оператору Маркесу, пообещал:
– Еще раз отвернешь камеру от меня, я твой глупый красный нос вобью в твои глупые зеленые мозги, если они, конечно, вообще есть, в чем я очень сомневаюсь. Нация превыше всего, тем более цвет нации, а сборщики листьев коки – это именно цвет нации, и сейчас я сделаю их элитой, поэтому их тоже надо ежесекундно запечатлевать, но этим занимаются вот этот твой дружок и вот тот, тоже болваны, а ты, идиот, снимай меня, и только меня, потому что наши дети и внуки имеют право видеть, с каким лицом отец Латинской Америки указывает многострадальному континенту путь к истинной свободе – свободе от черных выделений подземного дьявола и его американских приспешников, прямой путь к свободе, которую дарит нам наша благословенная природа. Снимай, кретин, я начинаю. Друзья!
13
Имеются в виду колонны Святого Марка и Святого Теодора на площади Сан-Марко, между которым в те времена размещался эшафот.