Мэри Джейн Келли. Найдена лежащей на кровати в одноместной комнате, где она жила, на Миллерс-Корт, 13, рядом с Дорсет-стрит...
Джона посмотрел на фото только один раз... но знал, что больше никогда этого не сделает. Келли была худшей из пятёрки. Её спальня была не чем иным, как бойней.
Шериф откинулся на спинку стула и протёр глаза.
"Что, чёрт возьми, ты делаешь? Это не имеет ничего общего с тем, что происходит в Грин-Холлоу. Ты хватаешься за соломинку, потому что какой-то старый дантист с соседней улицы был хирургом в Англии. Эта старая дева-библиотекарь напугала тебя своими разговорами и этими ужасными вещами, которые она тебе дала".
Рассеянно он протянул руку и схватил одну из лондонских газет, экземпляр The Daily Telegraph с жёлтыми страницами. Она была датирована 17 декабря 1888 года.
Он пролистал её, но не нашёл ничего интересного. Несколько статей о Потрошителе, в основном о том, что его террор закончился в ноябре и больше ему не приписывали убийств. Джона уже подходил к объявлениям в конце, когда его внимание привлекла небольшая статья.
Лондонский хирург найден мёртвым.
Известный хирург больницы Святой Марии был найден мёртвым в прошлый вторник вечером в своей квартире по адресу 322 Истборн-Террас в Паддингтоне. Эверетт Мартин Доусон, семь лет проработавший хирургом в больнице Святой Марии, в тот день не явился на утреннюю смену. Обеспокоенные знакомые, любопытствующие о его местонахождении, отправились на Истборн-Террас и обнаружили приоткрытую входную дверь квартиры. Тело Доусона было найдено на полу гостиной, жертва насилия. Тело доктора было ужасно изуродовано. Выйдя из квартиры, чтобы вызвать полицию, знакомые Доусона почувствовали запах горящей плоти и волос и, подняв глаза, увидели обезглавленную голову своего друга, втиснутую в клетку ближайшего уличного фонаря. Череп Доусона был выдолблен и насажен на кожух газовых горелок лампы...
Джона Тауншенд уронил газету из рук на стол перед собой. Слова эхом отдавались в его голове... тот невинный разговор пару дней назад.
"Когда ребёнок застрял в родовых путях, был вызван хирург. Очень неопытный и высокомерный молодой врач по имени Доусон".
- Ну, будь я проклят, - сказал он, вскакивая со стула.
Джона ходил взад-вперёд по своему кабинету, мысли проносились у него в голове. Наконец он понял, что должен сделать. Он полез в ящик стола и достал большую связку ключей - запасные ключи от всех магазинов и офисов на главной улице Грин-Холлоу. Как шерифу, лавочники и предприниматели города доверяли ему доступ к своим предприятиям на случай чрезвычайной ситуации.
В самой середине он нашёл тот, который ему был нужен... медный ключ с выгравированным на металле числом восемьдесят три.
Джона взял его, фонарик и набор для снятия отпечатков пальцев и вышел из офиса. Спустившись вниз, он вышел из здания суда, перешёл улицу и прошёл два квартала вниз, к маленькому зданию с кирпичным фасадом. Табличка рядом с дверью гласила: "НАЙДЖЕЛ ДЖ. УАЙТХОЛЛ, ДАНТИСТ-ХИРУРГ".
Шериф огляделся, но никого не было видно. Все в городе и окрестностях спали в три часа утра. Он вставил медный ключ в замок и открыл дверь.
Оказавшись внутри, он включил фонарик. Бледный свет освещал приёмную и окно, где всегда сидела секретарша. Джона сунул дактилоскопический набор под мышку и расстегнул ремешок на кобуре. Его сердце билось тяжело и быстро, как отбойный молоток.
Он вошёл в дверной проём рядом с офисом и оказался в кабинете Уайтхолла. Там было регулируемое стоматологическое кресло, фарфоровая раковина, высокий белый шкаф со стеклянными панелями и передвижной стол с подносом для инструментов из нержавеющей стали. В свете фонарика Джона осмотрел напильник, зубные щипцы и другие инструменты дантиста. Напильник с деревянной ручкой привлёк его внимание.
"Я точно знаю, что на этой штуке есть отпечаток, - подумал он. - Надеюсь, хороший".
Шериф положил фонарик и набор для снятия отпечатков пальцев на сиденье стоматологического кресла. Он уже собирался открыть маленькую деревянную коробочку и приступить к работе, когда верхний свет внезапно вспыхнул.
Встревоженный, он обернулся и попытался разглядеть, кто стоит позади него, его глаза медленно привыкли к яркости.