Тот, кто сидел сейчас рядом со мной, был фальшивкой.
— Думаю, ты прав, — поднимаюсь. — Обязательно позвоню. Только к командиру зайду сначала. Михалыч наверху, не знаешь?
— Не знаю, — он остается сидеть, глядя в огонь. — Наверное, как обычно.
Не вынимая револьвер из кармана, тихо взвожу курок. Трофейный «Смит и Вессон» Chiefs Special — хорошая штука. Богатое у уродов снабжение.
— А только не было у нас во взводе никакого Михалыча, — тихо говорю я у него за спиной. «Сашка» пытается подняться, но не успевает.
Бах!
Он валится в костер лицом вниз. Перевожу дух. Снег продолжает медленно кружиться в стылом воздухе.
Снег? А что случилось с летом?
— Догадлива ты, подруга, — «Сашка» не спеша становится на колени, потом поднимается и оборачивается. Вместо правого глаза у него здоровенное черное выходное отверстие, а лицо сморщилось и обгорело. — Люблю я это в тебе. Правда, не только это.
— Убери всех их, — прошу я. — Не надо… не трогай моих мертвых.
Некто с чужим лицом фыркает.
— Какие мы нежные…
И вдруг все заканчивается. Мы снова на пустой, едва освещенной улочке северного Лондона. Все так же мелкими искорками падает снег, и сквозь облака светит луна, я по-прежнему стою на перекрестке, а в отдалении изобретательно чертыхается Пип и пара его безымянных головорезов, да еще сокрушенно качает рядом головой Влада.
И мертвые тела с улиц тоже никуда не делись.
— Ну не шмогла я, не шмогла, — шепелявит бывшая подруга. Ей весело. — Не хочу я тебя убивать, понимаешь? Но и себя убить тоже тебе не позволю. Так что будем танцевать от такой вот печки. По-моему, это честно, как ты считаешь?
Пускай она еще поболтает. Потому что пока она это делает, у меня есть время просчитать варианты.
— Думаю, достаточно честно, — отвечаю, чтобы не делать слишком уж подозрительных пауз. — Но надеюсь, что ты меня не осудишь, если я хотя бы попытаюсь.
Никогда бы не подумала, что в реальной жизни буду вести себя так, будто я и правда посреди какого-то пафосного сериала. Но тут ключевое слово «вести себя». Иными словами — притворяться.
Влада посылает мне воздушный поцелуй.
— Нравишься ты мне, Вика, вот честное слово нравишься! Незамутненностью своей этой, наивностью. Я к тебе, видишь, со всей душой, а ты такую буку из себя строишь. А ведь нас с тобой так много связывает… не хочешь вспомнить былые чувства?
— Я их отлично помню, — отказываюсь. — Просто не испытываю, но помню — у меня хорошая память.
Влада как-то смущенно улыбается и на секунду становится похожа на ту спокойную, немногословную девчонку, которую я впервые увидела в нашей столовке. Черт, как же это недавно было. И как уже ничего никогда не вернется. Хеллсинг есть Хеллсинг, маньяк есть маньяк, и вместе им не сойтись.
Да где же Пип с остальными, в конце концов? Я уже из кожи вон лезу, отвлекая внимание, а они, видимо, думают, что на меня напал приступ романтики.
Влада задумчиво глядит на меня. Черт, не надо было об этом думать, не надо было…
Выстрел! Девушка дергается, ее немного ведет в сторону — как раз на траекторию второго выстрела. И третьего. И четвертого.
— Получи, сука! — Пип торжествует, одиночными выстрелами АК-74 выбивая клочки плоти из спины противника. Рановато он радуется.
Влада восстанавливает равновесие и удивленно глядит на обильно текущую из груди кровь. Серебряные пули — они такие. Только почему стреляли не в голову? Кто их учил, этих «диких гусей», таких глупых и самоуверенных? Вампира в боевом режиме можно гарантированно нейтрализовать только прямым в голову.
Что в нашем положении, конечно, практически нереально.
Влада издает протяжный скрежещущий звук. Диафрагма у нее работает пока что неважно, но вирус изо всех сил старается обеспечить нужный приток кислорода к мозгу. И у него получается.
— Никому нельзя верить, — севшим, хриплым голосом говорит Влада. — Ни единой душе. Что ж такое?..