Алукард открыл рот. Потом закрыл. Откашлялся.
— Мы, похоже, заболтались. А время, между тем, не ждет. Мне пора.
Нам пора.
***
Странное это ощущение — находиться у кого-то в голове. Чувствуешь себя надутым гелием шариком, упруго бьющимся о стенки чужой черепной коробки, и только ахающим что-то неразборчивое своим писклявым голосом. Голова мутная — тело говорит мозгу, что спокойно лежит на минус каком-то этаже организации «Хеллсинг», на удобной кушетке в затемненном кабинете Интегры, но сознание-то не согласно! С его точки зрения, тело это с немалой скоростью перемещается сейчас по юго-восточному Лондону в направлении доков, и ищет сухогруз «The Еagle» с неизвестным портом приписки.
Город будто замер, затаился в предчувствии очередной вспышки бешенства. Движения на дорогах почти нет, в основном грузовые автомобили — это те работяги, кого хозяева смогли выгнать в рейсы, несмотря ни на что. В воздухе горькой отравой разлита неопределенность с металлическим привкусом страха. Небоскребы далекого Сити утопают в грязном тумане, и тоже выглядят заброшенными, выжидающими.
Лондон боится.
Сдержанные выступления пресс-служб правительства и министерства обороны никому не добавили оптимизма. Гладкие, лощеные мужчины в отличных костюмах говорили правильные, успокаивающие фразы, призывая не волноваться и не паниковать, заверяя, что компетентные органы ведут расследование деятельности террористической организации «Миллениум» и уже добились серьезных успехов в пресечении дальнейших нападений. Опасности для местных жителей, по их мнению, не было практически никакой.
Это, собственно, и пугало больше всего.
Когда высшие государственные чиновники говорят, что волноваться не надо — это значит, что правительство понятия не имеет, как справиться с угрозой. А из этого следует, что угроза серьезна, настолько серьезна, что лучше оставить пока при себе все сомнения и вопросы, взять на работе отгул, забиться в свою квартиру-гнездышко и не отвечать на звонки. Техника экстремального выживания была пока что для лондонцев в новинку, но горожане быстро учились.
Терминал Дартфорд — это уже за административными границами города, территория Большого Лондона. Здесь нет бесконечных блоков домов, по сторонам тянутся лишь грязно-серые луга с жухлой прошлогодней травой, а виднеющаяся в отдалении Темза из темно-серой, мрачной и строгой становится зеленовато-желтой, медленной и похожей на переваренный суп. Вдоль реки длинными макаронинами растыканы дебаркадеры, у которых швартуются грузовые суда. Где-то тут находится и наш искомый «Орел».
Ага! Алукард, глазами которого я наблюдаю за происходящим, легко минует дорожный блок, закрывающий проезд и проход на территорию. Дальше дорога ведет к старому форту, красивому и похожему то ли на снежинку, то ли на лист диковинного растения, но нам в форт не нужно, нам как раз сюда, к терминалу Тилбери.
Сухогруз с гордым именем «The Eagle» неказист, обшарпан, выкрашен веселенькой темно-зеленой краской, и, судя по высокой осадке, почти полностью разгружен. Впрочем, на палубе еще оставалось изрядное количество контейнеров, то ли пустых, то ли просто очень легких. Контейнеры эти образовывали настоящий лабиринт, в котором одинаково удобно было и заблудиться, и оторваться от внезапной погони. Руди, подлец, разумное место выбрал для встречи, в такой неразберихе даже вампир будет какое-то время дезориентирован.
Хотя это же Алукард — кто знает Алукарда?
Мы на борту, и пока ничто не указывает на враждебное присутствие, кругом тихо и пустынно, ну, не считая нескольких сотен цветных транспортных контейнеров, конечно. О, а вот и сюрприз — на палубе чьей-то заботливой рукой нарисована вполне понятная стрелка, указывающая вглубь контейнерного лабиринта. По всей видимости, здесь прошли заботливые люди, заинтересованные в нашей с Руди встрече. А может, и не люди это были.
И цвет стрелки, конечно же, кроваво-красный.
«Докладывай, Виктория,» — это уже Интегра интересуется у моего почти бесчувственного тела, оставшегося на базе. А мне ничего и отвечать не хочется, мне сейчас в голове у Алукарда вполне удобно, здесь спокойно, интересно и безопасно. Век бы отсюда не вылезала.