Он отмахнулся от осы и устремил на Евдокию взгляд - глазища у Аполлона были огромные, ярко-голубые, окаймленные длиннющими ресницами.
- Мне бы еще яблочка… моченого!
- Поля!
- Мам, я ж только одно! - яблочко цапнул и поспешно, точно опасаясь, что потерявшая терпение матушка вырвет его из рук, сунул в рот. Щека оттопырилась, и Аполлон пробурчал. - А в городе небезопасно.
Евдокия только и смогла, что кивнуть.
Она с трудом представляла себе опасность, которая могла угрожать этакому детинушке… наверное, от опасности его тоже поносит. Или запоры. Или еще какая беда приключается…
- И соблазнов много, - произнесла Гражина Бернатовна, отправляя в рот засахаренную клюквину. У нее, стало быть, щечки от клюквы не краснеют. - Срамные времена.
Маменька, чувствуя, что все идет хоть не по плану, но близко, поспешно согласилась.
Ужас, а не времена.
Как только жить можно?
- Куда ни глянь, то кабак, то дом игральный… мой мальчик вырос в строгости…
Аполлон лишь шумно вздохнул, да, пользуясь тем, что матушка отвлеклась, стащил еще одно яблоко. Видать, в строгости, где бы она ни находилась, яблок ему не перепадало.
- Конфету хочешь? - шепотом спросила Евдокия.
Жениха было по-человечески жаль.
- Шоколадную?
- Ага. И с орешками…
- …и девки нынешние пошли… разврат сплошной. Я так одной и сказала, которая на моего Полюшку заглядывалась, а сама-то… обрядилась, как…
- С орешками мне нельзя… - он потупился, признаваясь, - от орехов крапивница приключается… но если только одну.
Конфету Евдокия передала под столом.
- Спасибо, - искренне сказал Аполлон. - Ты мне нравишься! Выходи за меня замуж!
И маменька, услышав заветное, радостно всплеснула руками: стало быть, поладили детки.
- Я… - Евдокия прокляла себя: знала же, что жалость до добра не доводит. - Я подумаю.
- А чего думать? - Гражина Бернатовна разом позабыла про девок и срамные наряды, в которых ноги видать, а как ветер подует, то не только ноги, но и задницу… - Ты, небось, не молодеешь…
- Я подумаю, - повторила Евдокия, стискивая вилку.
Пусть могила недорытой останется, но сражаться Евдокия будет до последнего.
- …и женихи в ворота, небось, не ломятся. А когда б и ломились, то знай, что лучше моего Полюшки мужа не сыскать. Он у меня красавец…
Аполлон от матушкиной похвалы зарумянился, взор потупил, ресницами взмахнул.
- И умница, каких поискать… он у меня стихи пишет.
Неужели?
Евдокия заткнула себе рот конфетой. Шоколадной. С орехами. Ей-то точно запоры не грозили, впрочем, как понос, краснуха и прочие детские, давным-давно изжитые болезни.
- Полюшка, почитай свои стихи…
- Ну, ма-а-м…
- Почитай, сказала.
Аполлон со вздохом поднялся, вытер лоснящиеся пальцы о рубаху и, выпятив для важности грудь, прочел:
- Однажды в погожую летнюю пору, корова нагадила подле забору…
Модеста Архиповна поспешно подняла граненый стакан с медом, при том хитро рукой заслоняясь, осы притихли, а Гражина Бернатовна захлопала, всем видом своим сына поддерживая.
И опять в Евдокию вперилась.
Надобно что-то сказать… Аполлон вон ждет, ковыряет пальчиком скатерть, смущение изображая.
- Жизненно, - оценила Евдокия. И жених, глядевший на нее искоса, с опасением, должно быть, почуяв в будущей супруге нездоровые критические наклонности, духом воспрял.
- А то! Корова-то соседская… нагадила, а оно и воняет… вот и сочинилось. Там еще мухи были. Но я про мух писать не стал.
- Отчего же?
- Рифмы не нашел, - Аполлон стыдливо потупился. - Мухи… и мухи… а два раза если, то это уже повтор будет. С повтором уже нехорошо.
- Мухи… духи… - пробормотала Евдокия, сдерживая смех.
- Мухи… духи… мухи…
Аполлон застыл.
Взгляд его затуманился, рот приоткрылся, и оса, до того витавшая над сахарными локонами, стыдливо присела, не желая, верно, гудением своим прерывать тонкий творческий процесс.
- Придумал! - воскликнул Аполлон, ударяя в грудь пудовым кулаком. - Это… сейчас я… во! А над кучей мухи, витают, точно духи!
Евдокия поспешно заткнула себе рот яблоком. Жених же, упершись в стол указательным пальцем, попросил.
- Выходи за меня… музой будешь.
Заманчивая перспектива.
- Я… - голос Евдокии дрогнул. - Подумаю.
Естественно, заявление это было встречено будущей свекровью без должного понимания. Она поднялась и, обойдя стол - Гражина Бернатовна ступала важно, и колокола длинных юбок колыхались - остановилась рядом с сыном.
- Думай, - сказала она. - Да незадумывайся. Мы, небось, в женихах не застоимся.
Погладила по кудрям, спугнув притихших ос. Кудри же под нажимом ласковой материнской руки захрустели.
- Мам, а можно я себе потом собаку заведу?
- Собаку? Ну зачем тебе собака, дорогой? - сказала Гражина Бернатовна и вытерла платочком лоснящиеся губы дитяти. - От собаки шерсть и блохи… а еще вдруг укусит?
…правильно, жена - она всяко собаки лучше.
К счастью гости на чай задерживаться не стали. Должно быть, Гражина Бернатовна опасалась, что Евдокия коварно скормит драгоценному ее отпрыску не только шоколадные конфеты, но и крыжовенное варенье, на которое…
Чушь какая!
Евдокия потрясла головой: нет уж, она скорее в монастырь уйдет, чем замуж…
- Ну и этот-то чем нехорош? - поинтересовалась маменька, макая в чай баранку. Пила она красиво, переливая чай из чашки в блюдце, а то водружала на три пальца. И мизинчик еще отставляла изящно. Модеста Архиповна наклонялась к краю блюдца, вытягивала губы трубочкой и дула, отчего чайное озерцо приходило в волнение.
- Всем!
- Молодой… красивый…
- Как пряник с сусальным золотом.
- И стихи вон пишет…
- Про коров.
Евдокия чай пила из чашки и горячий, обжигающий.
- Зато здоровый какой, - возразила маменька, уже понимая, что прекрасный Аполлон оставил упрямую дщерь равнодушной.
- Во-первых, мне на нем не пахать, - Евдокия разломала сушку в руке. - Во-вторых, сомневаюсь, что запор с поносом и диатезом - признаки здоровья… и вообще, я не хочу замуж!
Маменька, зацепив щипчиками сахарный осколок, обмакнула в чай. И белый рафинад потемнел.
- Не так там и плохо, - примирительно сказала она, глядя, как с осколка в чай капают сладкие капли. - Всяк лучше, чем старой девой… вот доживешь до моих лет, и поймешь, что счастье - в детях.
- Ну да…
- А без мужа и не думай, - в этом вопросе Модеста Архиповна была непреклонна. Веяния веяниями, а приличия - приличиями.
Следовало признать, что в чем-то маменька была права… не то, чтобы Евдокию тянуло обзавестись семьей, но… принято же. Вон и деловые партнеры косо поглядывают, всерьез принимать не хотят. Одно дело - серьезная замужняя женщина, и другое - девка-перестарок.
Дернув себя за косу для смелости, Евдокия решилась:
- Я сама себе мужа найду.
Маменька приподняла бровь.
- Послушай… мы ведь все равно спонсируем этот конкурс…
…идея принадлежала Евдокии, и матушка долго не желала понять, какое отношение конкурс красоты “Познянска дева” имеет к унитазам. А самое что ни на есть прямое…
- …я отправлюсь в качестве…
…уж точно не конкурсантки.
- …полномочного представителя от фирмы “Модестъ”, - Евдокия щелкнула пальцами. - Буду следить, куда наши деньги расходуются.
Матушка кивнула. Вот про следить - это понятно… деньги, они такие, чуть отвернешься, враз разворуют.
- Конкурс же будет проходить при дворе… и я думаю, там найдется пара-тройка вдовцов, не обремененных детьми…
…и состоянием, поскольку иного варианта для себя Евдокия не видела. И да, при дворе она постарается найти мужчину, который не слишком сильно изменит привычную ее жизнь.
Муж?
Пускай… и после замужества жизнь существует.
- А Грель? - Модеста Архиповна облизала рафинад, с которого в блюдце падали темные капли. - Мы ж его послать собирались… ты сама предлагала. Он себе и штаны купил новые, со штрипками.
Штаны со штрипками были, конечно, весомым аргументом, но Евдокия не собиралась отказываться от идеи, пусть и внезапной, но неожиданно любопытной.