- Себастьянушка, сам подумай… она ж не дура, чай. И понимает, что на таких мероприятиях без акторов никак. Она со всеми мужиками настороже будет, просто на всякий случай. А вот конкурсантки - дело другое… тут и слабину дать можно. Сам же знаешь, что невозможно маску без продыху носить…
Нет, в словах Евстафия Елисеевича имелся определенный резон.
Но конкурсанткой…
- Да и подойти тебе надо так близенько, чтобы если не заглянуть под масочку, то узнать, чем каждая из красавиц дышит…
- Евстафий Елисеевич! - Себастьян привстал, опираясь на край стола. - Мне тут показалось, что вы забыли одно… немаловажное обстоятельство.
- Какое, Себастьянушка?
Начальство смотрело ласково. Можно сказать, с любовью.
- Я не девица…
…и с удивлением. Рыжеватые бровки Евстафия Елисеевича приподнялись, а следом и высокий лоб складочками пошел, и даже будто бы лысина.
- Я… конечно, способен менять внешность… - Себастьян говорил медленно, и только кончик хвоста цокал по серым папочкам, этак, раздражающе.
Но начальство раздражаться не спешило. Слушало.
Благосклонно.
С отеческим укором в очах и с печалью. Тоже отеческой, надо полагать.
- …но не настолько радикально! Я эту маску и полчаса не удержу.
Выдохнул.
Хвост убрал и взгляд долу опустил, выражая полнейшее смирение.
Конкурсанткой?
Да ни в жизни!
- А если поможем? - поинтересовался Евстафий Елисеевич вкрадчиво. И ручки пухлые сложил на животе, не то язву прикрывая, не то просто, солидности ради.
- И чем же вы мне, уж простите, поможете?
- Всем, Себастьянушка… видишь ли, дорогой, старик наш очень оскорбился. Он ехал, спешил, дела позабросив, а князь возьми да и помри. Нехорошо вышло. Аврелий Яковлевич сие как личную обиду воспринял.
Себастьяна передернуло.
Со старейшим ведьмаком Королевства Познаньского он встречался лишь единожды, и воспоминания от встречи остались не самые приятные.
- Он же о тебе и вспомнил… и о той истории с душегубом… ты ж тогда девицей прикинулся…
…на свою голову, шею и кишки, которые пострадали более всего.
- Евстафий Елисеевич, - с должной долей почтения произнес Себастьян, верноподданически заглядывая в светлые начальственные очи. - Так я ведь только лицо менял…
…и то силенок на это ушло немеряно. Одно дело слегка черты подправить, нос там сделать шире или тоньше, щеки, скулы, и совсем другое - наново себя перекроить, чтоб не только мышцы, но и кости поплавило. Нет, тот свой давний опыт Себастьян вспоминал с содроганием.
И не только шрам был тому виной.
- Не переживай, Себастьянушка, - рука познаньского воеводы накрыла ладонь Себастьяна, сжала крепко. - Все сделаем. Будешь ты у нас девицей-красавицей, конкуренткам на зависть.
- Нет.
- Да, Себастьянушка, да…
- Вы смерти моей хотите?!
Вырвать руку не получилось. Пухлые пальчики Евстафия Елисеевича недаром уж двенадцатый год удерживали булаву воеводы…
- Не надо упрямиться. Ты ж сам понимаешь, что выбора у тебя нету… контракт, чай, подписал? Подписал. Кровью государю служить поклялся… а теперь дуришь.
- Евстафий Елисеевич!
- Что, Себастьянушка? - участливо поинтересовалось начальство, руку отпуская. - Ты не горячись, родной. Сам подумай…
Думал.
Напряженно, так, что спина зачесалась, на сей раз не от гвоздиков, но от пробивавшихся крыльев, которые демонстрировать Евстафию Елисеевичу было не с руки. Его и так хвост нервирует.
Хвост!
- А… - Себастьян положил аргумент на стол, и чешуя поспешила приобрести оттенок мореного дуба. - А хвост? От него при всем моем желании избавится не выйдет.
- Что ты, дорогой, - всплеснул ручками познаньский воевода. - Хвост красоте не помеха! Под юбками спрячешь… ты убери-то, убери…
Он сам сдвинул хвост, взявшись осторожно, двумя пальчиками.
- Остальное я тоже под юбками спрячу? - мрачнея поинтересовался Себастьян.
Он вдруг ясно осознал, что отвертеться не выйдет. И дело даже не в самом Евстафии Елисеевиче, который, верно, осознавал, в сколь непростое положение ставит подчиненного, но в том самом высочайшем доверии, обмануть которое было невозможно.
А еще в контракте, заключенном на крови уже не по надобности - родители давно уже смирились - но по традиции… вот эта традиция и аукается, чтоб ей…
…попробуешь отказаться - все одно заставят, но отказ припомнят, пусть и не сразу…
…и не только Себастьяну…
…небось, Евстафий Елисеевич многим поперек горла стоит со своей принципиальностью, совестью и происхождением. Нет, сам-то он никогда не скажет, не намекнет даже, но Себастьян, небось, взрослый, и без намеков разумеет.
Познаньский воевода вздохнул и с упреком произнес:
- Себастьянушка, неужто ты Старику не доверяешь? Сделает все в лучшем виде…
Главное, чтобы он потом этот “лучший” вид к исходному привел. А то ведь шуточки у старого мизантропа нехорошие…
- Не кручинься, Себастьянушка. Взгляни на это дело с другой стороны…
- Это с какой же?
- Месяц в компании первых красавиц Королевства… приглядишься, а там, как знать, и жену себе подыщешь…
…вот чего Себастьяну для полного счастья не хватает, так это жены.
- Ты ж у нас парень видный… и девица, чай, не хуже получится… - продолжал увещевать Евстафий Елисеевич.
Оставалась последняя надежда, благо, кое-что о конкурсе Себастьян все же знал.
Он поднялся.
И обошел огромный стол.
Евстафий Елисеевич наблюдал за маневрами подопечного с явною опаской, но вопросов не задавал. Себастьян же, покосившись на дверь, точно опасаясь, что признание его станет достоянием общественности, пусть сия общественность и состоит из одной лишь панны секретаря, произнес пронзительным шепотом.
- Евстафий Елисеевич, я должен вам признаться… - он стыдливо потупился, и черные длинные ресницы затрепетали. - Есть одно… обстоятельство… которое не позволит мне…
Себастьян говорил низким голосом, с придыханием. Девицы находили эту его манеру весьма волнительной, а вот познаньский воевода отчего-то густо покраснел.
- При всем моем желании… служить короне… - Себастьян испустил пронзительный вдох и, наклонившись к самому уху начальства, прошептал. - Я не девственник.
- Что?!
Евстафий Елисеевич аж подпрыгнул.
- Не девственник я, - покаянно опустил голову ненаследный князь, в данную минуту испытывавший глубочайшее и почти искреннее огорчение данным обстоятельством. - И уже давно.
- Тьфу на тебя! Я уж подумал… - познаньский воевода прижал руку к сердцу. - А он… выйдет когда-нибудь мне твое баловство боком, Себастьянушка.
- Так какое баловство?
Себастьян Вевельский на всякий случай отступил.
- Ежели вы, Евстафий Елисеевич, запамятовали, то конкурс недаром называется “Познаньска дева”. Невинность участниц проверять будут. Единорогом. Или и он при нашем ведомстве числится?
Познанский воевода фыркнул и, отерев платочком высокое чело бронзового государя, медленно с явным удовольствием произнес:
- Не волнуйся, Себастьянушка. Девственность мы тебе восстановим.
- Это как?
Ненаследный князь Вевельский подобрался.
На всякий случай.
- Ауры, дорогой мой, ауры… а ты о чем подумал?
Евстафий Елисеевич смотрел с насмешечкой. Весело ему…
- Единороги-то на ауру глядят, так что не бойся, под юбку тебе не полезет… единорог так точно не полезет, за остальных не поручусь.
- Издеваетесь?
- Упреждаю соблазны. А то мало ли… у девиц во дворце соблазнов хватает, - он потер залысину и иным, человеческим тоном, попросил. - Ты уж там сделай милость… пригляди за моею Лизанькой?
- И она?
Себастьян присел на краешек стула.
- И она… всю душу с матушкой своей выели… красавица же, - с затаенной гордостью произнес Евстафий Елисеевич. - И не хотел пускать, а… не пусти - слухи пойдут. Внимание. И ведь, окаянные, до Его Превосходительства с просьбами дошли… А генерал-губернатор и велели… мол, все одно вас больше обычного будет.