— А можно и мне рыбки?
Стерляди было не жаль. И густого клюквяного соуса, который у матушкиной поварихи получался терпким, кисловатым.
— Полюшка, — пропела будущая свекровь, вперив в Евдокию немигающий взгляд. — Осторожней. Тебя от рыбки пучит… а от клюквы у нас щечки краснеют. С детства.
Полюшка временно оглох.
Евдокия сделала вид, что сказанное ее не касается и, провернув в пальцах вилку, продолжила… расспросы. Конечно же, расспросы. И нечего маменьке глазищами сверкать да страшные рожи корчить. Она, Евдокия, имеет право знать, с кем под венец пойдет…
…упаси ее Иржена от этакого счастья.
Счастье ело рыбку руками, шумно вздыхая, похрюкивая и щурясь. Закусывало луковым пирожком, который взяло уже само, отринув ложное стеснение. Пирожки и вправду ныне вышли румяными, золотистыми, маслицем поблескивающими.
Маслице растекалось по перстням и каменьям, капало на подол рубахи. Пухлые губы Аполлона блестели, и щеки тоже блестели, и весь он блестел, словно леденец на палочке.
____________________
— Так все-таки, где вы учитесь?
— Так это, — Аполлон облизал и пальцы, и кольца, — в школе…
— В вечерней школе, — поправила его матушка низким свистящим голосом.
— Ага!
— А почему в вечерней? — Евдокия старалась быть любезной и подвинула к будущему супругу блюдо с куриными пупочками, в меду вареными. Он благодарно крякнул.
— Так это, маменька днем не может!
— Чего не может?
Пупочки Аполлон вылавливал пальцами и, счастливый, отправлял в рот. Вздыхал. Запивал квасом и вновь тянулся к блюду.
— Так это… водить меня в школу не может. Днем у нее работа…
— У Гражины Бернатовны, — поспешила влезть в беседу маменька, — собственная скобяная лавка имеется.
Свекровь кивнула и важности ради надула щеки, сделавшись похожей на жабу в бархате.
— Мы, чай, не бедные… не беднее вашего.
С этим утверждением, пожалуй, Евдокия могла бы и поспорить, но не стала: так оно безопасней.
— Мама работает много, — Аполлон смачно отрыгнул и вытер лоснящиеся губы ладонью. — А поросенка дашь?
— Полюшка, тебе жирненького нельзя!
…пучить будет. Или щечки покраснеют.
Без вариантов.
И Евдокия мстительно поспешила отрезать внушительный ломоть. В конце концов, ей ведь надо жениху понравиться? Надо. А с поросенком молочным оно вернее будет.
— Нас от жирного поносит, — доверительно сказала Гражина Бернатовна.
Поносит, значит… не угадала.
Аполлон смутился и пробурчал:
— Я ведь немного…
— Вилкой и ложкой роем мы могилу себе! — произнося сию великомудрую сентенцию, Гражина Бернатовна глядела исключительно на Евдокию. Сама же изящно жевала листик салата.
Ничего. Главное от основной темы не отвлекаться.
— Значит, вы Аполлона в школу водите?
Кивок.
— А сам он, что, дойти не способен? — вилка в руках Евдокии описала полукруг.
Молчание.
И взгляд свекрови раздраженный, гневный даже. Видно, что женщина из последних сил сдерживается.
Губа выпятилась, пудра с усиков пооблетела.
— Я маме тоже говорил, что сам могу, — Аполлон вовсе освоился и, почуяв поддержку, подвинулся ближе. Лавка под его немалым весом заскрипела и прогнулась. — Она не дает.
Он отмахнулся от осы и устремил на Евдокию взгляд — глазища у Аполлона были огромные, ярко-голубые, окаймленные длиннющими ресницами.
— Мне бы еще яблочка… моченого!
— Поля!
— Мам, я ж только одно! — яблочко цапнул и поспешно, точно опасаясь, что потерявшая терпение матушка вырвет его из рук, сунул в рот. Щека оттопырилась, и Аполлон пробурчал. — А в городе небезопасно.
Евдокия только и смогла, что кивнуть.
Она с трудом представляла себе опасность, которая могла угрожать этакому детинушке… наверное, от опасности его тоже поносит. Или запоры. Или еще какая беда приключается…
— И соблазнов много, — произнесла Гражина Бернатовна, отправляя в рот засахаренную клюквину. У нее, стало быть, щечки от клюквы не краснеют. — Срамные времена.
Маменька, чувствуя, что все идет хоть не по плану, но близко, поспешно согласилась.
Ужас, а не времена.
Как только жить можно?
— Куда ни глянь, то кабак, то дом игральный… мой мальчик вырос в строгости…
Аполлон лишь шумно вздохнул, да, пользуясь тем, что матушка отвлеклась, стащил еще одно яблоко. Видать, в строгости, где бы она ни находилась, яблок ему не перепадало.