— Так у маменьки взял…
— И билет ты купил?
— Ага…
— Хорошо. Замечательно просто… Аполлон, а здесь ты как оказался? В купе.
— Ну… я подглядел, куда вы садитеся… и как поезд стал, то и пришел. Хотел раньше, но проводник пущать отказался. Вот.
Какой замечательный человек, этот проводник. Евдокия мысленно пожелала ему долгих лет и здоровья, а еще огорчилась, что недавняя остановка вынудила проводника покинуть свой пост…
Впрочем, из сказанного Аполлоном она уловила одно: билет у него имелся.
— Аполлон, — она сделала глубокий вдох, уже догадываясь, что выпроводить потенциального жениха будет не так-то просто. — Ты должен уйти.
— Куда?
— К себе.
— Так… далеко… мы верст тридцать уже отъехали, — просветил Аполлон и, высунув розовый язык, лизнул безголового петушка.
— Я имею в виду, в тот вагон, в котором ты ехал. Понимаешь?
Он кивнул, но с места не сдвинулся. Напротив, поерзал и почти чистой рукой вцепился в диванчик.
— Не пойдешь?
…этого портфелем бить бесполезно.
— Не пойду.
— Почему? — ласково осведомилась Евдокия.
— Там душно… и жарко… и мухи летают.
— Словно духи… — всплыло в памяти не к месту.
— Не, просто мухи. Жужжат… а еще баба рядом едет, толстая и взопревшая, — продолжал перечислять Аполлон. На секунду он задумался, а после выдвинул очередной аргумент. — И коза.
— Взопревшая?
Евдокия чувствовала, что еще немного и позорно завизжит. Или в обморок упадет, не голодный, но самый обыкновенный, нервический, который время от времени приключается с любой девицей.
— Почему взопревшая? — удивился Аполлон. И тут же признался. — Не знаю. Я козу не нюхал. Просто коза. Беленькая… она на меня смотрит.
— Любуется, должно быть.
Евдокия присела и сдавила голову руками. Спокойно. Вот появится проводник, и ему можно будет перепоручить это недоразумение… в конце концов, Аполлон взрослый уже… и что с ним случится?
Что угодно.
Обманут.
Ограбят.
А Евдокию потом совесть замучит… но не терпеть же его до самого Познаньска?
— А хочешь, — Аполлон протянул руку и погладил Евдокию волосам. Ладонь его широкая была не особо чиста, и на волосах, кажется, остался карамельный сироп. — Хочешь, я тебе стихи почитаю?
— Про бабу?
— Про бабу… и про козу… ты не переживай, Евдокиюшка… вот доберемся мы до Познаньска…
…к следующему вечеру, когда Евдокия окончательно свихнемся.
— …и найдем тебе жениха хорошего… доброго… а мне жену.
— Тоже добрую?
— Ага… она мне собаку завести разрешит.
— А может, ты домой вернешься, — робко предложила Евдокия. — Без жены. И просто собаку заведешь?
Аполлон вздохнул. По всему выходило, что жениться ему не так уж сильно хотелось.
— Не, — ответил он, подпирая щеку пудовым кулаком. — Не выйдет. Мама сказала, что сначала надо жену завести, а потом уже собаку.
А маму он слушать привык.
И Евдокия, обняв портфель, в котором лежали документы, более не казавшиеся столь уж важными, закрыла глаза. Все наладится… непременно наладится… в конце концов, было бы из-за чего в панику впадать… это ж не пожар на прядильной фабрике, только-только отстроенной… и не мор, который на овец напал, отчего цены на шерсть выросли втрое… и даже не падение акций компании «Сильвестров и сыновья» на третий день после того, как Евдокия в оные акции четвертую часть свободного капитала перевела.
…подумаешь, жених…
…куда-нибудь да исчезнет.
Но Аполлон исчезать не собирался, он сопел, грыз петушка и собственные ногти, а еще время от времени порывался читать стихи.
— У бабы Зины жопа с две корзины! — громко, вдохновенно декламировал Аполлон, и от избытка эмоций, должно быть, стучал могучим кулаком по могучей же груди. Звук получался гулким, громким. — У бабы Нади рожа в шоколаде…
…издалека донесся тонкий гудок, надо полагать, той самой «Королевской стрелы», которую велено было пропустить, и «Молот Вотана» ответил.
— Баба Надя — соседка наша, — пояснил Аполлон и поскреб живот. — Она шоколады продает… втридорога… а меня не любит. Одного разу так разверещалася на всю улицу! Разоряю я ее! Пришел и пожрал… а я ж только одну конфетку попробовал! У нее шоколады не вкусныя! Она сахару жалеет.
— Ужас, — не вникая в хитросплетения Зеленой слободы, ответила Евдокия.