— Гм, — задумчиво произнес Лютик.
И в эту минуту Аполлон обернулся. Взгляд его, зацепившийся за Лютика, медленно обретал подобие осмысленности. Рот приоткрывался, а подбородок вдруг задрожал часто, нервно.
— Не-не-нелюдь! — взвизгнул Аполлон неожиданно тонким голосом. — Дуся, не-не-нелюдь!
— Эльф, Поля. Просто эльф.
Евдокия вздохнула.
— Нелюдь! — Аполлон, справившись с приступом паники, поднялся. — Туточки люди приличные едуть, а они…
— Поля, — на сей раз Евдокия не стала ограничивать себя в желаниях и, дотянувшись, пнула несостоявшегося жениха. Он тоненько взвизгнул и коленку потер, уставившись на Евдокию с укоризною. Пускай смотрит. Ей вот полегчало. И вообще раньше надо было пнуть. — Во-первых, едет здесь как раз он… и моя сестра. Во-вторых, эльфы к нелюди не относятся…
— Да?
Он тер коленку и носом шмыгал, готовясь расплакаться. Останавливало лишь то, что никто не спешил выразить сочувствие. Злые, равнодушные люди… а ведь синец останется. У Аполлона с рождения кожа нежная…
— Да, Поля… а в-третьих, тебе пора…
— Куда?
— Туда, Поля, — Евдокия указала на дверь. — Туда…
— Но… он… он… а он тут… с тобой… он…
— Он тут, — согласилась Евдокия. — Со мной. Он мой отчим.
— Нелюдь?
— Эльф.
— А мама говорит, что все эльфы — нелюди! — привел Аполлон веский с его точки зрения аргумент. — Их вешать надо. На столбах.
— Ваша мама, — Лютик улыбнулся, умел он улыбаться так, что людям с куда более крепкими нервами становилось не по себе, — верно, очень мудрая женщина…
— Ага!
— …и ума у нее палата… однако, видите ли, любезный…
— Аполлон, — подсказала Евдокия, сжимая виски ладонями. Голова гудела и раскалывалась, и эта боль уже не отступит перед чарами Аленки.
— Любезный Аполлон, королевский совет в данном вопросе придерживается мнения иного. И оттого у эльфов с людьми равные права.
Лютик взял Аполлона под руку, и тот, завороженный плавной мягкой речью, не возмутился, только пробормотал:
— Мама говорит, что в Совете одни воры сидят!
— Несомненно, это мнение в чем-то соответствует истине… но что нам за дело до королевского совета? Мы сейчас решаем иной вопрос.
— Какой?
— Некоторой неуместности вашего здесь присутствия, — Лютик улыбался искренне. — Сами посудите. Две незамужние девицы… и мужчина, который им никак не родственник едут в одном купе… что подумают о моих дочерях?
— Что? — послушно спросил Аполлон.
— Что они — легкомысленные особы… а ведь вы не желаете им зла?
— Неа…
— И следовательно, вам надо уйти…
— Там воняет… — пожаловался Аполлон. — И коза. Я с козой не поеду!
— Конечно, — порой Евдокию поражали запасы Лютикового терпения, видевшиеся ей бездонными, и нечеловеческая его невозмутимость. — Конечно, вам не стоит ехать с козой. Но мы, думаю, сумеем договориться о том, чтобы вам предоставили отдельное купе…
Зная Лютика, Евдокия не усомнилась, что купе найдется и будет расположено в другом конце вагона. Она выдохнула и смежила веки, позволяя Аленке сесть рядом…
— Совсем достал, да?
Евдокия кивнула.
— Ничего… потерпи… скоро уже приедем… а я принца видела, представляешь? Он в Познаньск возвращается к конкурсу…
…ее голос, нежный, журчащий, проникал сквозь боль и грохот колес, успокаивая.
До Познаньска оставались сутки ходу.
Глава 6
О женском коварстве, мужской изобретательности и жизненных планах панночки Богуславы Ястрежемской
Панночка Богуслава Ястрежемска изволили пребывать в дурном настроении, что уже успела ощутить и камеристка, и горничная, заплетавшая панночке косы.
— Дура, — рявкнула Богуслава, когда неуклюжая девка дернула гребень, выдирая длинный медный волос. — Вон пошла!
— Но панночка…
— Вон!
И гребнем швырнула в спину.
Села. Сдавила голову тонкими пальчиками, закрыла глаза да так и сидела, самой казалось, что целую вечность, но нет, на старинных и уродливых каминных часах, кои папенька отказывался убрать, проявляя редкостное упрямство, едва ли десять минут минуло.