— Активация, первая фаза, — раздался голос военной машины в вокс-передатчиках командного модуля.
За механическими интонациями ощущались бурлящее возбуждение и закипающая ненависть. Юрисиан уважительно склонил голову, но не остановил работу.
— Мои братья зовут меня в Хельсрич, — проговорил он в холодную коробочку передатчика, не ожидая ответа и не надеясь, что его услышат. — И хотя это может быть и не так, я знаю, что война взывает к тебе.
Сквозь соединительный интерфейс, пришло нечеловеческое и непереводимое рычание духа ”Оберона”.
Юрисиан кивнул. — Я так и думал.
Асаван Тортелий задумался над одной фразой.
Он не мог придумать — в каких эпитетах описать насколько он замёрз.
Пустынный собор вокруг всё ещё был чем-то большим, нежели просто иссеченные шрамами и покрытые повреждениями стены. Аколит положил труды про войну в Хельсриче на упавший каменный блок, а величественный титан неторопливо шагнул вперёд и слегка покачнулся назад, соблюдая равновесие во время передвижения по неровной поверхности. Иногда атмосферное давление и сила тяжести напоминали о себе сквозняком, когда ”Вестник Бури” поворачивал за углы улиц. Поскольку это случалось не впервые за последние годы, Асаван не обращал на него внимание.
А вот окружающий его разрушенный собор не замечать было гораздо труднее. Всё случилось более тридцати дней назад, когда инопланетные твари повергли бога-машину на колени. Статуи всё ещё валялись подобно алебастровым трупам: разбитые, упавшие лицом вниз, с отломанными конечностями, которые лежали в нескольких метрах от тел. Стены по-прежнему покрывали отверстия от орудийного огня и уродливые трещины, которые паутиной протянулись от мест попаданий. Витражи — единственная защита аколита от раздражающего Щита — тоже зияли пробоинами в мрачном военном архитектурном стиле, смотреть на который было не приятней, чем на улыбку беззубого святого.
День за днём Асаван сидел в одиночестве и задумчивости в тиши собора и записывал то, что как он и сам понимал, было плохенькой поэмой о грядущей победе Хельсрича. Он уничтожил бы более чем половину своего труда, и иногда, при перечитывании написанного, аколита бросало в дрожь.
Но конечно, рядом никого не было, чтобы стать свидетелем его ошибок. Не здесь.
После освобождения собор оставался практически пустым. Храмовники пришли ”в чистоте защищая нас; в гневе неослабевающем” — так написал Асаван, (прежде чем навсегда удалил подобострастные слова). Но они прибыли слишком поздно, чтобы уберечь от ран полые кости монастыря ”Вестника Бури”. Недели минули с тех пор. Недели, за которые ничего не заменили и не восстановили.
Асаван был одним из нескольких уцелевших, которые всё ещё продолжали жить в соборе. Его коллегами главным образом были сервиторы, соединённые проводами с турелями на укреплениях монастыря — они управляли прицеливанием и перезарядкой систем на стенах. Он часто видел этих несчастных — ведь теперь именно он за ними и присматривал. Лоботомированные и аугментированные, они были когда-то людьми, а теперь превратились в немного большее, чем не имеющие конечностей и разинувшие рты автоматы. Они были подсоединены к люлькам систем жизнеобеспечения, которые располагались рядом с орудиями, и не могли самостоятельно поддерживать своё существование. Во время осады от повреждений часть из них лишилась кабелей, по которым подавалось питание и забирались отходы. И даже недели спустя, магосы, что ещё оставались в теле ”Вестника Бури” не пришли для ремонта — он был слишком незначительным в длинном списке неисправностей. Приоритет был у ключевых систем, а из необходимых для обслуживания титана техножрецов уцелели немногие. Битва внизу была жестокой.
Таким образом Асавану, как одному из немногочисленных выживших аколитов собора, выпала доля кормить этих безмозглых существ с ложечки мягкой, богатой протеинами пастой, не позволяя сервиторам умереть, и промывать раз в неделю их физиологические фильтры.
Он делал это не из-за того, что ему приказали и не потому, что его сильно волновало продолжение функционирования горстки уцелевших орудий на стенах монастыря. Он делал это из-за скуки и одиночества. Ко второй неделе он уже начал разговаривать с неотвечающими сервиторами. К четвёртой он дал им имена и придумал прошлое.
Сначала Асаван пробовал отдавать приказы одному из семи стандартных сервиторов, которые патрулировали собор, чтобы тот исполнял поручения аколита, но эти модели были малопригодны к перепрограммированию. В них заложили односложные задачи — ходить с метлой из комнаты в комнату и подметать пыль под ногами верующих.
Но больше не было никаких верующих. А у сервиторов больше не было мётел. Асаван знал одного из сервиторов до аугментации — это был особенно туповатый аколит, который заслужил свою судьбу кражей денег у мирян. Наказанием стало превращение в бионического раба, и тогда Асаван не пролил по вору ни слезинки. Однако не было радости и в том, чтобы наблюдать, как это примитивное создание шатается из зала в зал, гремя метлой без щётки по усыпанному щебнем полу, ничуть не продвигаясь в уборке беспорядка, но и не будучи способным остановиться, пока задача не была выполнена. Он отклонял приказы прекратить работу, и Тортелий подозревал, что остатки разума сервитора были уничтожены в один из эпизодов битвы. Возможно, дело было в незамеченном ранении в голову.
Шесть недель спустя несчастный упал посреди рядов разбитых церковных скамеек — его человеческие части больше не могли функционировать без отдыха. Асаван поступил с ним, как поступал со всеми убитыми. Он вместе с остальными выжившими выбросил тело за борт. Болезненное любопытство (о котором он впоследствии сожалел) заставило аколита наблюдать, как тела падали с пятидесятиметровой высоты и разбивались об землю. Асаван не испытывал волнение или удовольствие от подобного зрелища, но отметил, что не может отвести от него взгляд. В своей летописи он признался себе — а затем незамедлительно стёр — что наблюдение за падавшими телами напоминало ему, что сам он всё ещё жив. Вне зависимости от истинной мотивации — наблюдения порождали кошмары. Аколит задавался вопросами, как солдаты умудрялись привыкнуть к подобному, и зачем им всё это вообще было нужно.
Но главное, что беспокоило его последнюю неделю — холод.
Титан вступил в длительное сражение, повреждения, полученные несколько недель назад в засаде, полностью устранили, но их уравновесили и даже увеличили новые раны, полученные в непрерывной войне. Командование экипажем (”да будут они благословлены, ибо они ведут нас к победе”, — постоянно шептал Асаван) забирало всё больше обслуживающего персонала и энергии от второстепенных устройств титана.
Малочисленные команды техноадептов не ремонтировали незначительные механизмы, а рассеялись по огромной конструкции и трудились над жизненно важными системами. Часть из них была обесточена, поскольку энергетические батареи разрядились или разъединились. Гудящее топливо из них направляли к отсекам с плазмой и использовали для снабжения Щита и основного вооружения.
Неделю назад системы отопления собора израсходовали всю энергию и больше не функционировали. С типичной для себя практичностью, механикус предусмотрели второй, и даже третий вспомогательные варианты для подобных случаев. К сожалению для Асавана и остальных выживших аколитов, и второй и третий вариант были невыполнимы. Второй был небольшим автономным генератором и получал энергию из источника, который не был соединён ни с чем иным и потому не мог быть использован в других целях. Сейчас генератор был не более чем куском металлолома на беспорядочно разрушенной палубе собора.
Поломка генератора уничтожила и третий вариант действий на случай непредвиденных обстоятельств — использование четырёх однозадачных и ни на что теперь непригодных сервиторов, которые должны были быть активированы и вручную крутить насосы генератора. Впрочем, даже если бы генератор оставался исправен — все четверо сервиторов погибли в сражении пять недель назад.