О.: “Я все хорошенько обдумал. Сдается мне, целью преступника был я сам”.
В.: “Почему?”
О.: “Ну, то есть это могла быть чья-то ревность, или заговор, или другое. Шарон не могла быть основной целью убийцы; если и так, все равно целью был я. Возможно, Джей. Или Войтек. Это могла быть простая случайность, кто-то просто задумал совершить преступление”.
В.: “Какие действия, скажем, Себринга могли послужить причиной, сделать его мишенью?”
О.: “Что-нибудь, связанное с деньгами. Я многого наслушался про наркотики, про то, как их поставляли… Но мне сложно поверить…” Полански всегда считал Себринга “достаточно обеспеченным человеком”, но совсем недавно узнал о его больших долгах. “Из чего я заключаю, что он и впрямь мог оказаться в серьезной финансовой передряге, вопреки всему его поведению”.
В.: “Это чертовски никудышный способ собирать деньги с должников. Обычный ростовщик не пошел бы туда, чтобы убить пятерых человек”.
О.: “Нет-нет. Я просто хотел сказать, что из-за нехватки денег Джей мог втянуться в какое-то опасное предприятие, чтобы немного заработать на нем, понимаете? В отчаянии он мог связаться с какими-то уголовниками”.
В.: “То есть, не считая Шарон и мальчишки, из оставшихся троих вы выбрали бы Себринга в качестве наиболее логичной мишени для убийства?”
О.: “Все это преступление целиком кажется таким нелогичным… Если бы я старался найти мотив, то стал бы искать чего-то, что не вписывалось бы в ваши привычные стандарты, с чем полицейские сталкиваются то и дело… здесь что-то гораздо более запредельное…”
Димер спросил, не получал ли Полански писем с угрозами после выхода “Ребенка Розмари”. Тот признался, что получал, предположив: “Это ведь могло быть какое-то ведьмовство, знаете. Маньяк или еще что-нибудь. Эта казнь, вся эта трагедия подсказывает мне, что совершивший это должен быть каким-то психом, вроде того.
Я бы не удивился, если бы выяснилось, что хотели убить меня. Вопреки всем этим разговорам о наркотиках. По-моему, полиция слишком уж напирает на эти улики. Потому что наркотики — это нечто привычное для полицейских, с ними вы сталкиваетесь постоянно. А ведь единственная связь, какую я вижу между Войтеком и наркотиками, — то, что он покуривал травку. И Джей тоже. Плюс кокаин. Я знаю, он нюхал. Сначала мне показалось, он просто случайно попробовал, и все. И потом, когда я заговорил об этом с Шарон, она сказала: “Ты шутишь? Он уже два года постоянно его нюхает”.
В.: “А сама Шарон не зависела от наркотиков, если не считать травку?”
О.: “Нет. Она, правда, принимала ЛСД, еще до нашего знакомства. Много раз. И мы обсуждали это, когда познакомились… Я сам принимал кислоту, трижды. Когда это еще было легально”, — добавил Полански, смеясь. Затем, вновь посерьезнев, он вспомнил тот единственный раз, когда они приняли ЛСД вместе. Это случилось ближе к концу 1965 года. Для Романа это был третий “улет”, для Шарон — пятнадцатый или шестнадцатый. Все началось достаточно приятно, и они проговорили всю ночь. Но затем, “утром, ей начало что-то казаться, она закричала и напугала меня до полусмерти. И потом сказала: “Говорю тебе, больше никакой кислоты. Это конец”. И это правда был последний раз, и у меня, и у нее.
Но я вам вот что еще скажу, без всяких там вопросов. Она вообще больше не принимала наркотики, разве только курила анашу — да и то совсем немного. И во время беременности об этом не могло и речи идти, ей так нравилось вынашивать дитя, что ничего больше ей не было нужно. Я мог налить ей бокал вина, и она бы к нему не притронулась”.
И вновь Димер прогнал Романа по своему вопроснику, после чего закончил допрос, убежденный, что Роман Полански никак не связан и ничего не скрывает об убийстве жены и остальных.
Прежде чем выйти, Роман сказал:
“Я так втянулся в расследование…” Он намеревался расспросить даже друзей. “Но это придется делать не сразу, постепенно, чтобы они ни о чем не догадались. Никто не знает, что я тут у вас. Не хочу, чтобы они поняли, что я сотрудничаю с полицией, понятно? Мне кажется, если я займусь этим сам, они будут отвечать действительно искренне”.
В.: “Жизнь продолжается, Роман”.
Тот поблагодарил Димера, прикурил сигарету и вышел.
В.: “Эй, мне показалось, вы не курите!”
Но Полански уже ушел.
20 августа, три дня спустя после посещения усадьбы на Сиэло Романом Полански и сопровождавшим его Питером Харкосом, в “Ситизен ньюс” была напечатана фотография Харкоса с подписью:
“ЗНАМЕНИТЫЙ ЯСНОВИДЕЦ Питер Харкос, консультирующий полицию в делах об убийствах (включая недавнюю резню в доме Шарон Тейт), начинает серию выступлений в “Хантингтон Хэтфорде”, ежедневно до 30 августа”.
Мэдиган и Джонс были вычеркнуты из списка подозреваемых. Имена Уилсона и Пикетта оставались в нем.
Принимая во внимание осведомленность лейтенанта Димера в деле, было решено отправить на восток для беседы с обоими подозреваемыми именно его.
Джеффри “Пик” Пикетт был обнаружен после консультаций с его родственником, и встреча должна была состояться в Вашингтоне, в номере гостиницы. Сын высокопоставленного служащего Государственного департамента, Пикетт (как показалось Димеру) “находился под влиянием некоего наркотического вещества, вероятно возбуждающего препарата”. Кроме того, у подозреваемого была перевязана рука. Когда Димер выразил любопытство, Пикетт уклончиво ответил, что порезался кухонным ножом. Хоть подозреваемый и согласился пройти собеседование с применением детектора лжи, Димер посчитал, что тот не способен сидеть спокойно или выполнять инструкции, и потому их беседа носила неформальный характер. Пикетт заявил, что в день совершения убийств работал в автомобильной компании в Шеффилде, штат Массачусетс. На вопрос, владеет ли он каким-либо оружием, Пик признал, что имеет складной карманный нож, купленный, по его словам, в городке Мальборо, штат Массачусетс, по принадлежащей приятелю кредитной карточке.
Позднее Пикетт отдал нож Димеру. Он во всем походил на тот, что был найден в доме на Сиэло. Кроме того, Пик передал офицеру видеоленту, на которой, по его описанию, запечатлены Абигайль Фольгер и Войтек Фрайковски, принимающие наркотики в усадьбе Тейт. Пикетт не пояснил, как именно лента попала в его руки или как он намеревался использовать ее.
В сопровождении сержанта Макганна Димер побывал в Массачусетсе. Проверка табеля автомобильной компании в Шеффилде показала, что последним рабочим днем Пикетта было 1 августа: за восемь дней до убийств. Более того, в Мальборо складные карманные ножи продавались не одним, а сразу двумя магазинами, но ни один из них никогда не закупал для продажи именно эту модель.
Подозрения сгущались над головой Пика, пока следователи не пообщались с упомянутым им приятелем. При проверке списка покупок, совершенных с использованием принадлежащей ему кредитной карточки, нашлась и строчка, относившаяся к ножу. Тот был куплен в Садбери, Массачусетс, 21 августа, по прошествии изрядного времени после убийств. Приятель с женой вспомнили еще кое-что, очевидно, забытое Пикеттом. Выходные 8—10 августа они провели вместе, на пляже. Впоследствии Пикетт дважды прошел проверку на детекторе, оба раза подтвердившую его невиновность. Вычеркиваем Пикетта.
Слетав в Торонто, Димер поговорил с Хербом Уилсоном. Поначалу не желавший иметь дело с детектором, Уилсон подчинился уговорам, когда Димер пообещал не задавать вопросов, которые сделали бы Херба ответственным перед канадским правосудием за сбыт или прием наркотиков. Проверку он прошел. Вычеркиваем Уилсона.
Отпечатки пальцев Пикетта и Уилсона сравнили с отпечатками неизвестных, найденными в доме на Сиэло-драйв. Безрезультатно.
Хотя первый отчет о ходе следствия по "делу Тейт" (охватывавший период с 9 по 31 августа) заключал, что Уилсон, Мэдиган, Пикетт и Джонс “не имеют статуса подозреваемых на момент составления данного рапорта”, в начале сентября Димер и Макганн летали в Очо-Риос на острове Ямайка, чтобы проверить алиби Уилсона и Джонса. Оба объявили следователям, что находились там с 8 июля по 17 августа, “снимая кино про марихуану”.