Антон Лазарев
Хэлвуд
Глава 1.
Призрак и тьма.
12318 год. н. э.
Близ планетной системы “Кеплер-90”. В семьсот пятидесяти парсеках от колыбели человеческой расы – Солнечной системы.
Статичная инсталляция, куда ни посмотри. Черная бескрайняя пустота космоса с вкраплением бесчисленных фонариков, чей давно остывший луч света передавал привет с далеких, быть может уже и не существовавших миров. В этом мраке, лишенном даже едва уловимого шепота ветра, перемещалось судно со скоростью близкой к скорости света, формой кормы напоминавшее раскинувший лепестки во все стороны – бутон лаватера, из центра которого зияла раскаленная, переливавшаяся дрожащим синим пламенем, широкая дюза двигателя. Сами тонкие лепестки, каждый из которых по площади превышал размер корабля в десятки раз, имели зеркальное покрытие, и выполняли во время дальних полетов функцию дополнительных солнечных батарей.
Совершенная, запредельная тишина космоса и абсолютно противоположное состояние среды за казавшейся, в масштабах небесных тел, тонкой, как яичная скорлупа обшивкой корпуса корабля.
Ритмичный, заводной бит разгуливал по металлическим переборкам и перекрытиям, взбивал воздух, будто огромный миксер, наполняя внутреннее пространство космолета энергичным ритмом. Толстые подошвы старых ботинок отбивали дробь в такт мелодии по стальным решеткам пола технического, моторного отсека. Тандемом выстроились четыре блестящих серебристых цилиндра высотой почти до потолка. Они молниеносно, неуловимо для глаз вращались вокруг оси, добавляя вибрации и в без того дребезжащую какофонию. Стифан, – молодой, круглолицый владелец пошарпанных ботинок, задорно пританцовывающий среди этих механизмов, не имея желания понижать колебания грузного, мягкого тела, ловко перебирал пухлыми пальцами по виртуальному полотну интерфейса настроек.
– Вот так, – довольно просипел он под нос.
В мгновение музыка, исходившая из колонок в обшивке корпуса, установленных по всему кораблю, – стихла; вращавшиеся цилиндры замерли, вернув слуху расслабляющую тишину; свет погас. Окружение погрузилось в непроницаемый мрак.
Секунда, другая и все вернулось. Кроме музыки.
– Перезагрузка выполнена успешно. – прозвучал мелодичный женский голос искина. – Все системы функционируют в штатном режиме.
– Отлично! Повтори песню “Уллия”. – распорядился Стифан, сосредоточено изучая показатели приборов.
– В действии отказано, – нахально прозвучало в ответ. – Евген установил запрет на выбор музыки.
– Что?!
Тучный молодой человек мысленно сменил канал частоты на интегрированном в голову микроскопическом устройстве связи. Заговорил с дружеской дерзостью в голосе:
– Слышь?! Ты, что там? Попутал?
– Да ты задрал уже этой песней! – раздался во внутреннем наушнике высокий голос Евгена. – Я тебя предупреждал…
В голове Стифана разгуливал злорадный смех коллеги.
– Ну ты и черт! Я иду за тобой…
Не успел он договорить, как обшивка судна дрогнула от обрушившейся новой музыкальной лавины.
– О-ой, да-а ладно… Я тебя прощаю. Эта песня тоже хороша! – довольно бросил Стифан по каналу связи на капитанский мостик.
– Я знал, чем тебя отвлечь! – послышался кичливый возглас Евгена.
Стифан покинул техническую палубу и двинулся через узкий коридор в сторону рубки управления к своему компаньону. Подтанцовывая на ходу, пронизанный будоражащим пульсом мелодии со всех сторон, он с улыбкой вторил словам песни:
– Я отвергаю, но хочу! Я отвергаю, но лечу!
– Ничего не отвергаю, никого не ищу! – подпевал Евген в ответ, шутливо пародируя женский голос.
Как желеобразный пузырь, большое пузо Стифана колыхалось на каждом шагу, словно отдельный разумный организм, сменяя формы под переливы ритмичной музыки. По дороге на капитанский мостик он заглянул в свою каюту, – небольшую комнату, в которой каждый квадратный сантиметр был напичкан передовыми технологиями. Все поверхности являлись “виар” экранами, соединявшимися в единое изображение. Последнюю ночь он, таким образом, провел среди благоухающих растительной свежестью джунглей, под покровом ночного неба, оживленного россыпью мерцающих звезд; в панорамном пении птиц и заливистой, убаюкивающей трели сверчков… Вот и сейчас он смотрел в то самое, пропитанное романтизмом, ночное небо.
Стифан скомандовал:
– Вернуть исходный вид.
Комната предстала в скупом, оригинальном обличии, больше похожим на тюремную камеру. Гладкие серые стены с матовым металлическим блеском, двуспальная кровать, кресло и стол с небольшим набором канцелярских инструментов, несколько полупустых полок и, пожалуй, все.