В январе Харриет Монро опубликовала в «Поэтри» стихи Хемингуэя: «Поля чести», а также «Пулемет», «Дождливая погода», «Рузвельт», «Снова в атаку» (Riparto di Assalto) и «Название главы». Отметим стихотворение «Рузвельт», которого советские критики, не знавшие, что президент был детским кумиром Хемингуэя, истолковывали как «разоблачительное»:
Это не разоблачение, а разочарование. Слокомб и Райалл лишили своего молодого друга иллюзий.
В феврале конференция прервалась. Хемингуэи поехали в Рапалло, куда их приглашали Эзра Паунд и иллюстрировавший его стихи художник Майк Стрэйтер. Когда приехали, Эзра отсутствовал, а Стрэйтер повредил ногу и не мог ни боксировать, ни играть в теннис, зато написал портреты Хедли и Эрнеста, впервые попробовавшего отрастить бороду. Познакомились с американским издателем Эдвардом О’Брайеном, выпускавшим сборники «Лучшие рассказы года». Эрнест показал ему «Моего старика»: «Это было скверное время, я был убежден, что никогда больше не смогу писать, и показал ему рассказ как некую диковину: так можно в тупом оцепенении показывать компас с корабля, на котором ты когда-то плавал и который погиб каким-то непонятным образом, или подобрать собственную ногу в башмаке, ампутированную после катастрофы, и шутить по этому поводу. Но когда О’Брайен прочитал рассказ, я понял, что ему больно даже больше, чем мне. <…> Возможно, даже и лучше, что мои ранние рассказы пропали, и я утешал О’Брайена, как утешают солдат после боя. Я скоро снова начну писать рассказы, сказал я, прибегая ко лжи только ради того, чтобы утешить его, но тут же понял, что говорю правду».
В Рапалло у него появился новый приятель, Роберт Макэлмон: молодой американец, литератор, женился на богатой девушке и переехал в Францию, где на средства тестя основал издательство. Человек сверхобщительный, Макэлмон собирал вокруг себя богему; поскольку в дальнейшем он стал заклятым врагом Хемингуэя и тот отзывался о нем уничижительно, принято считать, что он был бездарью и негодяем, но это неверно. Он оказывал поддержку Джойсу, — помогал молодым писателям публиковаться; его издательство функционировало без прибыли, ради «раскрутки» талантов, к которым он отнес и Хемингуэя. Но талант должен был представить для издания что-то большее, чем один рассказ («У нас в Мичигане» Хемингуэй публиковать не собирался). Он начал писать рассказ «Кошка под дождем» (Cat in the Rain) — не закончил, оставил. Вернулся Паунд, предложил вместе путешествовать: они посетили Пьомбино, Орбетелло, Сирмионе, потом разъехались: чета Паундов вернулась в Рапалло, а Хемингуэи отбыли в Доломитовые Альпы, в местечко Кортина д’Ампеццо, где были все условия для зимнего спорта. Но надо, надо писать, ведь все знают, что у Эрнеста было много произведений, все сожалеют о его потере, хотят помочь. Джейн Хип предложила дать что-нибудь в апрельский номер журнала. У него получались только куски, отрывки, миниатюры:
«Все были пьяны. Пьяна была вся батарея, в темноте двигавшаяся по дороге. Мы двигались по направлению к Шампани. Лейтенант то и дело сворачивал с дороги в поле и говорил своей лошади: „Я пьян, mon vieux[14], я здорово пьян. Ох! Ну и накачался же я“. Мы шли в темноте по дороге всю ночь, и адъютант то и дело подъезжал к моей кухне и твердил: „Затуши огонь. Опасно. Нас заметят“. Мы находились в пятидесяти километрах от фронта, но адъютанту не давал покоя огонь моей кухни. Чудно было идти по этой дороге. Я в то время был старшим по кухне».
«Поток беженцев направляла греческая кавалерия. В повозках, среди узлов, матрацев, зеркал, швейных машин, ютились женщины с детьми. У одной начались роды, и сидевшая рядом с ней девушка прикрывала ее одеялом и плакала. Ей было страшно смотреть на это. Во время эвакуации не переставая лил дождь».
«Первый немец, которого мне пришлось увидеть, перелезал через садовую ограду. Мы дождались, когда он перекинет ногу на нашу сторону, и ухлопали его. На нем была пропасть всякой амуниции. Он разинул рот от удивления и свалился в сад. Потом через ограду в другом месте стали перелезать еще трое. Мы их тоже подстрелили. Они все так появлялись».
«Жарища в тот день была адова. Мы соорудили поперек моста совершенно бесподобную баррикаду. Баррикада получилась просто блеск. Высокая чугунная решетка — с ограды перед домом. Такая тяжелая, что сразу не сдвинешь, но стрелять через нее удобно, а им пришлось бы перелезать. Шикарная баррикада. Они было полезли, но мы стали бить их с сорока шагов».