Что это? – спросила Алиса.
Кристина не поняла.
Что «что»? – вмешалась Алекса. Она опустилась рядом и склонила лицо рядом с Кри- стининым.
Алиса просеяла волосы Кристины и отделила прядь, вытащив ее наверх для исследования, и глаза Кристины порхали от одной девочки к другой, изучающих ее с пристальным вниманием. Близняшки взволнованно переглянулись. Лицо Кристины покраснело, ее дыхание участилось, и она недоумевала от того, что могло стать пред- метом столь взволнованного изучения, когда эффектным движением запястья Алиса вытянула прядь дальше, позволив ее владелице увидеть самой: прядь волос стала бе- лой, такой же белой, как луна.
***
В 00:40 Питер и Роман перебросили пару лопат и сумок через стальные прутья забора, окружающего Кладбище «Святейшего Сердца» и перебрались сами. Они шли через ряды в сторону свежей могилы, зарытой после спектакля горя, который они про- пустили. Ночь была ясной и холодной, и они начали копать. Металл вгрызался в зем- лю, в воздухе висел пар их дыханий. Влажный запах падали в земле, смерти и отсут- ствия жизни.
Ты знал, что люди раньше считали, что мертвые возвращаются, превратившись в кровососов, потому что их внутренние органы разбухали, заставляя извергаться всякие жидкости из легких? – спросил Роман.
Ужасно, – ответил Питер.
Единственная причина, по которой мы начали хоронить своих мертвецов, чтобы не позволить хищникам вкусить аромата человеческой плоти – продолжил Роман.
Ты это узнал в летнем лагере для серийных маньяков? Роман замолчал. Они копали дальше.
На скольких похоронах ты был? – снова начал Роман, после того как промолчал столько, сколько мог сдерживаться.
Питер задумался, с трудом подсчитывая число:
Руманчеки часто подыхают из-за своего позитивного образа жизни, – ответил он.
И на что похожи похороны у таких, как вы? – продолжил Роман.
Питер, многозначительно:
Церемонии, – наконец сказал он. – Тебе нельзя есть, Зеркала завешивают, а вещи по- койного сжигают.
Зачем?
Потому что Руманчеки не должны запоминаться в этом мире за свое барахло.
Бля-я, – сказал Роман.
Бля-я, – повторил Питер. Они копали.
Как умер Николай? – спросил Роман.
Рак кишки, – ответил Питер. Он был задумчив. – Мне было тринадцать и я только начал превращаться в тот год. – В ласковых воспоминаниях он покачал головой. – Чу- вак, Николай это нечто. Глядя на него, ты мог поклясться на Библии, что его ноги не дотрагиваются до земли.
Питер облокотился на черенок, вынул бумажник, и показал Роману старую, потертую фотографию. Это было изображение худого белого волка, бегущего между стволами деревьев и можно поклясться на Библии, его ноги не трогают землю. Линда сделала снимок, когда они уже знали, ему осталось не долго. Оглядываясь назад, Пи- тер никогда не уставал восхищаться старым, терпеливым белым волком. Не возражав- шим против мешающегося под ногами молодого щенка. Быстрейшим существом на четырех лапах, никогда особо не спешившего. Это до сих пор находилось за пределами понимания Питера: нестареющая мудрость, позволяющая тебе ждать других, чтобы поймать. Что за ум.
Роман вернул фотографию, и они продолжили копать.
Но в последний раз, в превращении Николая, что-то было не так. Той ночью белый волк смылся, оставив Питеру никаких шансов догнать его или следов, чтобы последовать. Питер искал его всю ночь, но без надежды на успех: Николай имел дела,
в которых Питеру не было места. Питер высказал свое одиночество, слушающим ушам ночи и пошел назад к дому и царапал заднюю дверь и лег к ногам матери в ее постели. Они не обсуждали это; Питер должен был понять такое самостоятельно. Старик умер еще до рождения новой луны.
Они разрешили мне сделать это, – сказал Питер. – На похоронах Ника.
Сделать что? – спросил Роман.
Отрезать его голову. Если этого не сделать, после смерти с нами происходят всякие вещи.
Они копали.
Так… какие вещи? – не удержался Роман.
Плохие вещи, – ответил Питер.
За холмами был слышен слабый шум летящего вертолета. Они копали.
Со временем, не смотря на холод воздуха, их лица начали сиять от пота на их коже, и Роман поднял свои глаза и взглянул в ночь, где кольцо облаков закручивалось на ветру. Он поставил свою ногу на кучу земли и скрестил руки на черенке, отдыхая.
Я был на двух похоронах, – начал он. – Одни были моего отца, в 99-ом. Только фраг- менты. Я помню услышал выстрел и спустился по лестнице. То, как мама сидела на диване, ее взгляд, словно она забыла, зачем вошла в комнату, ну, знаешь. Он был на полу. Пахло ее любимыми духами, он облил себя ими. Помню, я еще подумал, сколько
же у него будет проблем за то, что потратил их.
Он задумался, другие фрагменты проявлялись в его разуме. Его дядя пришел позже той же ночью. Он был единственным, кого она позвала, именно тогда Роман узнал о них. Он был слишком мал, чтобы понять, что он знает, но тем не менее. Его мама сидела с ним каждое утро и громко читала вслух, что писалось в газетах. Если он хотел это услышать, он хотел услышать это от нее самой. Доктор Прайс нянчился с Шелли – глядя на нее, как отец никогда не смотрел. Словно на что-то свое.
Люди любят болтать, что это была мама, но это не так, – сказал Роман. – Она никогда бы не сделала это на том ковре.
А чьими были вторые похороны? – спросил Питер.
Шелли.
***
Было ближе к рассвету, и нити тумана размотались вокруг надгробий, словно их клубком поиграли котята, когда они наткнулись на крышку гроба. Роман выбрался на поверхность и потянул свои ладони, чтобы размять затекшие пальцы, и ночной воздух приятно обдувал мозоли на его руках. Питер уперся одной ногой в край могилы, всу- нул лопату в паз гроба и нажал на черенок. Лиза Уиллоуби была облачена в сатиновую блузку, наглухо застегнутую на все пуговицы, и окружена кучей ее игрушек; каждая обладала болезненной не идеальностью, свойственной самодельным поделкам. Ниж- няя половина гробы уложена мешками с песком, начинавшимися там, где заканчива- лась Лиза Уиллоуби. Питер наклонился к ней, расстегнул пуговицы на блузке и попро- сил Романа подать ему сумку, но не получил ответа.
Роман уставился на что-то рядом с ее головой: плюшевый кардинал, давший обитель луне в своих черных глазах. Роман смотрел в эти черные глаза, почти потерян- но, обретая забытые воспоминания детства, одни из ранних. Третьи похороны, почти избежавшие его. Он был в постели и резко проснулся одним утром после позднего зимнего снега от фигурки, ударившейся об окно. Он поднялся и открыл его, высунув голову наружу. Внизу, на земле лежал кардинал. Был поздний февраль, и он лежал там, в снегу, крылья растопырены. Он спустился вниз по лестнице и наклонился над ним, загипнотизированный удивительной красотой и деликатностью птицы. Ее черные глаза дрожали, и он ждал, что они выкатятся вниз, как слезы. Он смотрел, не замечая холода, не зная как долго просидел. Пока не прекратилась дрожь. Он почувствовал руку, опу- стившуюся на его шею, и взглянул вверх на маму.
Куда оно попадет? – спросил он ее.
Она указала на небо, и он постарался проследить за ее пальцем, но пришлось отвернуться из-за яркости солнца.
Земля вызывает мудака, – сказал Питер.
Прости, – отозвался Роман и подал ему сумку.
***
Когда шериф забрал Алексу и Алису тремя часами позже, обе сказали «Дробо- вик», но, как говорил их отец, Алиса была прытковолосой, и он указал на нее пальцем, как на победителя этого соревнования. Алекса расстроенно забралась на заднее сиде-