***
Оливия неожиданно заметила себя, как бывало время от времени, за покусыва- нием. Она и Шелли смотрели какой-то старый фильм, когда она заметила, что посасы- вает манжет собственной рубашки, недостойная привычка ее ранней юности, ставшая проявляться позже в моменты выражения нервозности. Она осмотрела ткань, ее слюна блестела на собственной коже. Вот. Черт. Как ребенок. Она почувствовала покалыва- ние и увидела, что волосы на ее руке встали дыбом. Как случалось, когда рядом с ее дочерью ею овладевали сильные эмоции. Оливия погладила бедро Шелли с раздражи- тельной ненавистью; в годы ее опыта в театре и с последующими образцами молодого женского пола, которых он привлекал, она никогда не сталкивалась с таким чертовски высоким уровнем чувствительности.
Ох, Шелли-Белли, – произнесла Оливия.
Затем она услышала, как снаружи подъехала машина, и Оливия почувствовала дрожь, пробежавшую по ее волоскам на руке, как от дуновения мягкого ветерка; и од- новременно Оливия ощутила нарастающее беспокойство дочери от возможного гнева матери. Входная дверь открылась, и Роман прошел через фойе. Оливия обеззвучила телевизор.
Роман Годфри, – сказала она.
Он появился и встал с руками в карманах куртки, и ждал со скучающим видом, и Шелли напряглась, спина прямая руки неестественно под прямым углом лежат на ко- ленях, и Оливия внезапно почувствовала себя слишком уставшей от всего этого, чтобы продолжать. Как ночь, когда электричество крайне нестабильно, но шоу должно про- должаться. Семейная идиллия. Времена, когда кто-то интересуется, Медея это трагедия или просто чертово исполнение желаний.
Не хочешь с нами чем-нибудь поделиться? – спросила Оливия.
Не особо, – ответил Роман.
В сегодняшних новостях сказали, что была осквернена могила Лизы Уиллоуби, – про- должила Оливия. – Они обещают десять тысяч долларов за информацию о вандалах.
Ты не мог бы быть поконкретнее о своем социальном времяпрепровождении?
Он не ответил.
Тебе повезло, что я еще не позвонила в полицию, – сказала она.
Да вперед, – ответил он. – Только дай мне минутку припудрить нос, на случай, если я окажусь на первых полосах завтра.
Дыхание Шелли стало хриплым и неглубоким.
- Сарказм, враг остроумия, – уничтожающе проговорила Оливия.
Сильно, – кивнул Роман.
Ее лицо потемнело, и она заговорила вновь с пугающим спокойствием:
Можешь думать, что сумеешь спрятаться за свое имя, как всегда, но я, кажется, четко высказала свое мнение об общении с этим цыганским мусором. И что бы это ни была за нелепая, проклятая игра, в которую вы играете, чтобы вывести меня из себя, у тебя есть гораздо больше что потерять, помимо твоей глупой, пустой башки.
Роман ответил не сразу, и, желая меньше всего на свете привлечь к себе внима- ние, Шелли задержала дыхание, оставив в комнате лишь жужжание беззвучно работа- ющего телевизора.
Боже, тебе надо срочно потрахаться с кем-нибудь, – сказал Роман.
Шелли ахнула и выскочила и комнаты. Оливия смотрела на Романа. Он был слишком доволен собой, чтобы закончить, и она ждала.
Неужели Норм занят? – спросил он.
Это был край! Она поднялась и встала перед ним, рассматривая дитя с клокота- нием желчи. А затем она ударила его ладонью по лицу с такой силой, что он отлетел к другому краю стола, и он не делал никаких попыток защитить себя, когда она подлете- ла к нему и начала хлестать по обеим сторонам его щек до тех пор, пока они не приня- ли пунцовый цвет. После, почувствовав отдышку, она отошла и, развернувшись, ушла, оставив его лежать на спине. На стекле мерцал, отражаясь, экран телевизора. Отвер- гнутая героиня фильма курила в шезлонге с вялой враждебностью. Оливия заворожен- но уставилась на экран, в то время как изображение начало смешиваться в причудли- вой игре света и тени, и она почувствовала, что погружается в него, как-то впадая и выпадая из него в одно и то же время…
Она почувствовала пару сильных рук на своих плечах, и Роман поймал ее прямо перед тем, как она упала.
Эти Милые Создания
Доктор Годфри сидел в комнате ожидания отделения акушерства-гинекологии, где транслируемый ситком, к которому он не забыл отвращения, перекрикивался исто- щенной молодой женщиной на третьем семестре, излагавшей громким голосом под- робные детали ее сексуальных похождений, так часто заканчивающихся оглашением решения суда в дневных новостях. Рядом с ней примостилась болезненно тучная под- руга или родственница, кивающая и хмыкающая в такт ее разговору, словно слушает проповедь на церковной скамье. С другой ее стороны находился худой мужчина, стар- шее ее по возрасту, в униформе шерифа и носом, длина которого не только определяла направление при ходьбе, но и заставляла сутулиться. Его рука обнимала беременную девушку. Годфри листал одинокий журнал «Sport Illustrated», лежавший тут, дабы уменьшить шансы будущих отцов на преждевременное бегство.
И я сказала ‘Мам’, я сказала ‘Мам’, просто передай ему, чтобы эта блядская сучья свинья и все, что она провоняла, исчезли за эти выходные, или он никогда не притро- нется к ним снова.
Мм-хммм… Мм-хмм…
Не смотря на очевидное сексуальное право собственности относительно его приза, Нос не слишком-то принимал участия в разворачивающейся драме; вместо этого, его глаза остановились на Годфри, которому он послал уже несколько острых, как кинжал, взглядов, чтобы считать их совпадением, было ли это из-за какого-то пра- вонарушения, о котором Годфри не знал, или же это просто театр военных действий, развертываемых против другого альфа-самца с дорогими запонками и начищенными ботинками, часто вызывающих раздражение у работяг, трудно сказать.
Годфри занялся умственными упражнениями. В молодости он прочитал руко- водство, изменившее курс его жизни: Первый шаг к свободе – уважать права других. Оно сделало его чем-то вроде уродца в семье Годфри; идея, что любая и каждая душа, с которой ты делишь планету, не важно насколько отлична, более или менее ужас-
нее тебя, достойна эмпатии и уважения в любых обстоятельствах. Итак, упражнение заключалось в продолжении сидения тут с журналом, вызывающим раздражение, и попытаться найти капельку великодушия по отношению к этим конкретным челове- ческим сегментам, вместо побега обратно в свою машину, где он сможет глотнуть из фляжки, которую, как он подумал, он не скрывал, поскольку она лежала в бардачке, а в нем не было тайника, вполне невинный отсек. Что отличало упражнение от наказания, являлось вопросом степени, а не намерения.
Вдруг, раздался звук как от стрельбы из пистолета и голова Годфри тревожно встрепенулась. Но опасности не было, никакой опасности для не его дочери, и проис- хождение шума стало тут же ясно, как только жирная девушка соскользнула на пол: на месте стыка сиденья с ножками стула, одна из них отвалилась, не выдержав ее веса.
Она ошеломленно распласталась на спине, похожая на перевернутую черепаху, выре- занную из масла, пока ее подруга хихикала в телефонную трубку:
Ох, ты ж ебаный в рот! – сказала ее подруга. – Угадай, чей жирный зад сломал крес- ло!
Годфри отложил журнал и поднялся. Он подошел к упавшей девушке и протянул ей руку.
Вы в порядке? – поинтересовался он. – Вы в порядке, дорогая?
Позже, проезжая мост, он спросил Лету, не хочет ли она заехать на ланч в клуб.
Ты уверен, что у тебя есть время? – спросила она.
У него не было. Но он кивнул.
У нее есть радужная оболочка, – сказала она.
Он не знал, что она имеет в виду. А затем догадался и в ту же минуту ощутил моментальную потерянность, как если бы слова еще не изобретены, но вот-вот будут.