Интересно, какого цвета у нее глаза? – спросила она. – Мне нужно немного свежего воздуха, ладно?
Он не возражал против свежего воздуха, и она приоткрыла окно, ее челка танце- вала на ветру.
***
Вверх по реке от моста Оливия облокотилась на капот своего пикапа, куря си- гарету в тени Дракона. Это было местной скульптурой, созданной в виде головы змеи из кислородных шлангов и арматуры. Она стояла высотой примерно в тридцать фу- тов между зданием завода и воздухонагревателями Замка Годфри. Автор скульптуры оставался загадкой; впервые фигура начала появляться примерно в 1991, следом за неудачной попыткой устранения конвертера Бессемера на металлолом, при которой погиб один рабочий и полдесятка получили травмы. Боясь что это дело рук какого-то злобного культа, департамент шерифа уничтожил статую, только для того, чтобы вско- ре ее место заняла другая тех же пропорций. Этот процесс повторялся несколько раз, прежде чем стал неотъемлемой частью пейзажа, как порнографические граффити или куча лома от взрыва электроприборов или остатки мебели, сброшенные местными подростками с моста.
Солнце отразилось от воды, в результате чего Оливия вздрогнула и из ее губ выпала сигарета. Она раздавила ее носком туфли и на каблуках неровно двинулась к заводу, вошла внутрь. Прошло несколько минут. В помещении дул ветер и в его потоке парил ястреб, сложив крылья, став похожим на катающегося на бревне ребенка. Затем с громким скрипом раскрылась старая дверь, и Оливия вошла, спотыкаясь, прижалась к стене, и ее вырвало темной, клееобразной жижей. Перестав тошнить, она облегченно опустилась на землю и лежала там на спине. Она выудила свой телефон из костюма и набрала номер. Заняло примерно минуту, чтобы ее соединили с нужным ей человеком.
- Шериф Сворн, Оливия Годфри… Да, да, и ваши… Чтож, я хотела бы узнать, не бу- дет слишком трудно попросить ваших людей понаблюдать, нет ли никакой необычной активности рядом с заводом… Точно… Вполне… Спасибо.
Она опустила руку и окунула свой палец в лужу жижи и поднесла его к губам.
***
На школьной парковке Питер показывал Шелли карточный фокус, когда подошел Роман и сказал, что лучше бы он его не продолжал. Питер взглянул на него любозна- тельным взглядом, и показал Шелли карту Повешенного человека. Она потрясла своей головой, и он убрал карту в колоду.
Трусики фюрера в корзине, – произнес Роман. – Я заеду к тебе утром.
Питер вынул карту Проповедника. Она снова покачала головой, и карта верну- лась на свое место.
Чего она так боится? – спросил Питер.
Что что-то выскользнет из ее когтей, – ответил Роман.
Питер кивнул. Затем его нос сморщился и, согнувшись пополам, он чихнул, и карта вылетела, упала на землю у ног Шелли рисунком вверх. Колесо фортуны. Шелли зау- лыбалась.
Черт, хотел бы я быть достаточно крутым, чтобы знать магические фокусы, – сказал Роман.
Он отвез Шелли домой. Фургон Института был припаркован на подъездной дорожке. Когда Шелли увидела его, она захлопала в ладоши и выпрыгнула из тележки, которая после этого начала раскачиваться из стороны в сторону. Она приземлилась, из- дав звук, похожий на ‘вхуум’, который прокатился по траве, подбежала к двери и резко остановилась, чтобы не снести ее с петель. Сдерживая себя, она попыталась правильно повернуть ручку, как полагается дамам. Но была избавлена от усилий, поскольку в этот момент дверь открылась и ее мама вышла наружу.
Дорогая, – сказала она, – у тебя посетитель. Доктор Прайс появился в поле зрения.
Привет, Светляок.
Шелли обняла его и подняла в воздух, приложив все силы, дабы сдержать и не начать радостно крутиться с ним на месте.
Поставь его, милая, – попросила Оливия.
Шелли вернула доктора Прайса обратно на землю. Он снисходительно улыбнул-
ся.
Не хочет ли моя самая дорогая девочка присоединиться со мной для прогулки?
Она быстро закивала головой, как ребенок, воодушевленный перспективой но- вой игрушки.
Здравствуй, Роман, – поздоровался доктор Прайс.
Привет, – ответил Роман, проходя мимо. Между ними с Прайсом никогда не было ничего, кроме установившихся поверхностных светских отношений. Доктор попадал в одну из тех редких категорий людей, которые пугали даже Романа.
Планы на вечер? – спросила Оливия.
Найн, – отозвался Роман, резко отсалютовав нацистское приветствие рукой. Он во- шел в дом.
Доктор Прайс продел свою руку через руку Шелли, они двинулись вокруг дома к трассе, через линию деревьев. Она оставляла прямоугольные отпечатки на земле,
и опавшие листья прилипали к ее ногам. В сумеречном свете, пробивающемся через деревья, он заметил кончик дождевого червя, торчащего из почвы. Наклонившись, он подцепил его и вытянул на поверхность, подставляя грязное и извивающееся существо
свету.
Это может вызывать сомнения, – начал он, – есть ли другие животные, которые игра- ли бы столь важную роль в истории мира, как эти милые создания.
Они рассматривали его несколько секунд, прежде чем он нежно вернул его на- зад. Они пошли дальше.
Хочешь узнать секрет, Светлячок? – поинтересовался Прайс.
Она посмотрела вниз на него. Неужели такое нужно спрашивать?
По каким-то причудам бытия, я родился с полным осознанием себя, – произнес он.
Можешь представить что-нибудь ужаснее? Это чувство, словно ты просыпаешься
и чувствуешь сразу ужас от незнания где ты и вместе с тем видишь самый страшный ночной кошмар наяву. И, словно этого недостаточно, я родился на двенадцать недель раньше. Не было никакого хлопка по заднице с последующим вручением меня в лю- бящие руки, нет – я попал на милость искусственной нелюбящей утробы. Мои первые недели, в качестве разумного существа, протекали в абсолютной изоляции. Но я всегда не соглашался с этим высказыванием. Среди прочего, мне повезло не развить тенден- цию к агорафобии; микрокосм отражает макрокосм, от частиц атома к далеким про- сторам вселенной, занимающей тридцать в степени десять площади космоса, все было в пределах разума: небесный свод, зажатый между противоположными сторонами стекла. И в этом мирном одиночестве, полном трепета и ужаса: я узрел это. Судьба не более чем выполнение потенциальных возможностей, скрытых внутри нас. Кора чело- веческого головного мозга это один лист, содержащий больше нейронов, чем находит- ся звезд в известной нам вселенной, скомканный до размеров, способных вместиться в емкость объемом с кварту; в одном человеке столько потенциальной энергии, что при ее высвобождении она сравнится с силой тридцати водородных бомб. Судьба – ничто, чтобы на нее уповать! И тогда, я увидел свою собственную. И приложив всю свою силу воли, чтобы выбраться из инкубатора, поскольку работа всей моей жизни вспых- нула передо мной светом, как какая-нибудь прекрасная и одинокая звезда в ночном небе, и у меня не было времени, чтобы его терять.
На их пути оказалось сломленное в четырех футах от земли дерево. Шелли при- подняла его над своей головой, чтобы они могли под ним пройти, и бросила его позади себя.
Я понимаю, – продолжил Прайс – у тебя с твоим дядей установилось некое доверие. Она напряглась в ожидании порицания. Он спокойно положил свою руку на ее.
Я не ругаю тебя. Я не Оливия. Но есть нечто, что я должен сделать, нечто очень важ- ное, и по необходимости крайне секретное. Ты когда-нибудь показывала свои стихи маме?
Она тревожно посмотрела на него.
Именно. Нет ничего плохого в секретах. Знаешь, алхимики верили, что творческая работа это вид жизни полностью независимый от создателя, расположенный одно- временно в мирах психики и материи, и ни в одном из них. Они называли это, тонким телом. Можешь представить что-нибудь более красивое и прелестное? Все творческое выражение обратно эвхаристики: создание духовного тела! Можешь подумать, что бы ты ни сделала, дабы защитить столь хрупкое творение? Потому нет ничего постыдно- го в тайнах. Ты не сделала ничего плохого, но, Светлячок, я должен попросить тебя,