Снаружи, облака, должно быть закрыли солнце и радуга исчезла. Голова мамы наклонилась, думаю, она кивнула. Мы оставались в тишине, которая существовала какое-то время перед зарождением мира, и хотя мама безмолвно ушла в свою (или, Романа) спальню, где находится до сих пор, а я в моем (Романа) чердаке, и Роман уда- лился в собственную вотчину, в этой связывающей тишине мы и остаемся, также как и я остаюсь
Твоей, Ш. Г.
***
Роман стоял в дверном проеме. Она села на стопку матрасов и глядела в окно. Ее рука столь же широкая, как ребенок, с вытянутыми руками, светилась под огромной
рубашкой в такт ее дыхания. Она не повернулась к нему. Матрасы прогнулись под ней в форме улыбки.
Это не то, чего я хотел, – сказал Роман. – Я не хотел этого делать.
Она не ответила.
Я никогда не сделаю того, что причинит нам вред, – продолжил он. – Ты же знаешь это, да?
Теперь она повернулась и смотрела на него. Это был первый раз, когда она на- звала его лжецом.
Я пойду, – сказал он.
Она выразила протест. Он подошел к кровати. Она легла, и он лег подле нее, по- ложив свою руку ей под голову. Она знала, что его рука начнет неметь и колоть от боли через минуту, но он переживет это. Он заметил, она сняла серьги. Он потушил ночник, и засияли наклейки со звездами и луной.
Позже, когда ее дыхание стало равномерным и спокойным, Роман вынул свою руку и встал. Подошел к двери, стряхивая онемение с руки. Мольберт притянул его внимание. Она какое-то время работала над рисунком, почти закончила. Белая верти- кальная линия, поверх путаницы ночи, прямо под которой были подземные камеры, на одной из которых было какое-то кольцо с узлом на его вершине.
Змея, пожирающая свой хвост.
Роман оторвал руки от двери и направился назад к кровати и, упершись руками, подтя- нулся и приложил свою щеку, слушая эхо ее сердца.
Мера Беспорядка
тил.
Зазвонил телефон, прервал короткий и беспокойный сон. Доктор Годфри отве-
Хорошо, – наконец произнес он. – Хорошо, успокойся. Скоро буду.
В темноте он отыскал пару джинсов и свитер.
Это была Оливия? – спросила Мари.
Нет, – ответил он отстраненно. На уровне подсознания он подумал, насколько же правдоподобным и предательским было то, что его жена подумала в первую очередь именно об этом. Но переживать об этом он будет позже; этому вопросу придется встать в очередь. Он выглянул в окно. На стекле запотевшая рома превращала ночь снаружи схожей с вином в бокале и у него появилась странная и приятная мысль: Сейчас не время для плавания. Понял, что мог сказать это вслух, но не был уверен, и Мари не подала виду. Он надел ботинки.
Лета была в ванной дальше по коридору. Она услышала шаги отца, и как он тихо вышел из дома, и выждала еще несколько мгновений, прислушиваясь, не проснулась ли мама. Затем, она прошмыгнула к нему в кабинет и, опустившись на колени, начала изучать документы.
***
Полиция уже находилась в лаборатории Невропатологии, ожидая прибытия Годфри. Сестра Котар подошла к нему. Ее глаза красные, а волосы выглядят так, слов- но она всю ночь ворочалась в постели, появление в таком виде явно пророчило беду.
Он положил свои руки на ее плечи и сказал идти домой и взять пару выходных.
Она отрешенно кивнула, затем аккуратно прижалась к нему и всхлипнула, как ребенок.
Иди домой, – снова сказал Годфри, его учтивый тон скрывал обиду, что утешает он, а не его.
Шериф Сворн подождал пока она уйдет, потом подошел к Годфри с хмурой улыбкой.
Забавная штука, – начал он. – У вас сильно тревожный пациент и простой – по край- ней мере, в эти дни – суицид, полностью заснятый камерами. Но. С безопасностью тут не до шуток, правда?
Это был риторический вопрос, но Годфри и так не видел ничего смешного.
Дело в том, – продолжил Сворн, - что на кассете не зафиксировано проникновения, но и никто другой не заходил тоже. – Он остановился, словно задумавшись о мире, в котором происходят вещи далекие от его определения понятных. – Дверь, она просто открылась для него. Словно… хм… говоря: Давай, дружище, входи.
Доктор Годфри посмотрел на пол в другом конце Мозговой Фермы. На полу лежал Френсис Пульман. В его руке зажат поршень шприца. Отломанная игла торчит
из виска. Как же там говорила Дороти Паркер? “Лучше бы передо мной поставили бу- тылку, чем предложили лоботомию”. Годфри задушил единственный разумный ответ на эту ситуацию в зародыше, особенно учитывая гротеск образцов стоящих в ряд на полках. Задушил единственный ответ, который может быть у квалифицированно вме- няемой личности в психиатрической лечебнице. Ведь человеку его положения в таких обстоятельствах лучше сдержать смех.
***
С первыми лучами солнца двери главной спальни открылись, и в них появилась Оливия. Она была одета в белый атласный халат, пошла дальше по коридору и оста- новилась у двери с нарисованным на ней драконом, вошла. В комнате было темно; утренний свет виднелся по краям штор. Он все еще спал. Она подошла и остановилась подле него. Его голая грудь и шея были длинными и белыми. Она положила палец на его шею и почувствовала живое чудо, биение молодого сердца в груди, связь его и ее собственным. Он открыл глаза. Она погладила его лицо и кожу головы.
Скоро нужно будет снова тебя обесцвечивать, – сказала она. – Уже видны корни.
***
По пути в свой класс Питер остановился у шкафчика и обнаружил торчащий из его прорези слоенный вдвое лист бумаги. Он взглянул на него и знал, своей Свадистха- ной, что он был отправлен тем же человеком, что послал приглашение Лизе Уиллоуби. Он взял страницу и развернул ее. На ней не было ни слова, только рисунок. Сырой на- бросок коричневой волчьей головы, отрезанной. Голова лежала в луже крови, которая по цвету и текстуре была определенно настоящей, да и сама голова на первый взгляд, казалось, нарисована коричневым кремом для обуви, но нет. Он понял, спустя мгно- вение, это не то, чем кажется. Питер мрачно сложил рисунок и убрал его в сумку. Его взгляд привлек постер на стене, с изображением вытянутого указательного пальца и надписью: КОГДА УКАЗЫВАЕШЬ ОДНИМ ПАЛЬЦЕМ, ТРИ ОСТАЛЬНЫХ УКАЗЫ- ВАЮТ НА ТЕБЯ.
Бля – сказал он.
Он повернулся, намереваясь пойти дальше, но заметил Романа.
Бля, – повторил он.
Они вышли через восточный выход и по коридору добрались до кладовой, дверь из которой вела наружу. Оставили дверь открытой, подперев ее кирпичом, чтобы она не захлопнулась за ними, и Роман прикурил две сигареты, передав одну Питеру.
Питер огляделся. В такие дни как этот птицы не летали. Они сидели десятка- ми на электропроводах, напоминая черные прищепки, держащие шифер небосвода, с которого Бог, подув ветром, поднимал их и скручивал в вихрь, через секунду уже воз-
вращающийся на свои насиженные места, но в этот раз они полетели в другом направ- лении. Что бы это ни было, но что-то находило на птиц в дни, как этот.
Мне кажется, в Белой Башне что-то происходит, – сказал Роман. Питер курил и наблюдал за птицами.
Не знаю, связано это или нет, но я могу провести нас внутрь, – продолжил Роман.
На небе появились черные штрихи. Будет дождь.
Роман видел это по его лицу.
Ну и? – спросил он.
Нет, – ответил Питер.
Что значит нет? – не унимался Роман.
Все кончено, – ответил Питер.
Что ты несешь?
Все кончено. Я не в деле.
Роман взглянул на него и понял, что он серьезно. Неожиданно, ему неудержимо захотелось вырвать этот ебаный пидорский хвостик из его головы. Он захотел найти какие-нибудь слова, чтобы заставить его передумать.