Он поднял стакан, отпил и поставил на место. Но потом снова потянулся и под- нял его. Кольцо от конденсата, образовавшееся в том месте, куда он в первый раз по- ставил стакан, объединилось с кольцом, от второго раза и изобразив на столике знак бесконечности.
Иногда я вижу всякие вещи, – сказал он.
Она кивнула.
Не знаете что это значит? – спросил он.
Она рассматривала парня: нарциссичный, нестабильный, сверхчувствительный, наследник огромной компании, выросший без должного родительского контроля, с проблемами злоупотребления психоактивными веществами и гомоэротической тенден- цией – было бы странно, если бы он не видел «всякие вещи».
Я не могу знать, что они значат для тебя, – ответила она.
Он сгорбился и провел пальцем вверх и вниз по запотевшему стакану.
Я могу вам помочь, – сказал он.
Твое сотрудничество очень полезно.
Я могу больше. Белая Башня. Уроборос – я могу выяснить что это. Мой отец постро- ил это место. Мое имя Годфри.
Имя, это просто имя, – сказала она.
Он немного засомневался.
Хорошо, что ты хочешь помочь, – произнесла она. – Это здорово. Но ты не можешь.
Она наблюдала за его неумелыми попытками утаить насколько глубок его порез и насколько интимна его боль. Нет нужды ранить его сердце, пока.
Почему нет? – спросил он.
Она посмотрела в его влажные глаза с неподдельным состраданием. Она знала, что ему необходимо услышать, первый и фундаментальный принцип, на котором ба- зируется вся е остальная подготовка, хотя маловероятно, что мальчик готов был услы- шать больше, чем она в годы своей вербовки, когда битва важнее понимания за что она ведется. Подростки. Как же она благодарна, что предназначена для чего-то другого –
не материнства.
Бог не хочет, чтобы ты был счастлив, он хочет, чтобы ты был сильным, – сказала она.
Первоначальный ответ Романа должен был вонзить отравленный зубец прямо
в сердце этого высокопарного высказывания, но его язык застыл неподвижно, неожи-
данно став неуверенным: это самое дерьмовое промывание мозгов или самая важная вещь, которую он когда-либо слышал.
Она потянулась за своим значком. Оставаться здесь больше нет смысла: кроме боли, тут ничего не откопать.
Роман, не представишь ли наших гостей?
Она оба обернулись, чтобы увидеть маму мальчика у входа, держащую пакет с продуктами. Чоссер выглянула в окно и увидела черный пикап. Еще минуту назад
его там не было, его силуэт омываемый дождем, придавал сходство с неким древним монолитом. Мать стояла в белом велюровом спортивном костюме и солнцезащитных очках – абсолютно сухих.
Могу я спросить о цели вашего визита? – вежливо поинтересовалась она.
-Есть определенные нестыковки в моем расследовании, – ответила Чоссер. – просто расставляю точки над «и».
Больше ни слова, – сказала Оливия. – Мы, конечно же, очень рады предложить все, чтобы вам ни понадобилось в расследовании. Все, что угодно. Могу я предложить вам чая или, возможно, бренди? Снаружи сейчас не слишком приятно.
Чоссер не могла представить себе более угрожающие климатические условия, чем улыбка, с которой эта леди предлагала ей остаться в Доме Годфри. Чоссер извини- лась и взглянула на Романа, и это взгляд отчасти был мольбой.
Когда они остались наедине, Оливия взяла стакан Романа и отпила. Ее глаза опу- стились вниз, на мокрые круги на столике, которые она вытерла своим рукавом.
Знаешь, – сказала она, – в этом доме всегда есть подставки.
Он пробурчал извинения.
Что с твоим лицом?
Просто царапина.
Она грустно улыбнулась.
Глупая обезьянка.
В этот момент зазвонил его телефон, он ушел в соседнюю комнату и ответил.
Мари в истерике, – сказал ему доктор Годфри. – А у меня тут просто цирк, и нет шан- са пока вырваться. Есть идеи, куда могла подеваться Лета?
Он встал у окна, глядя наружу на дождь и деревья.
Да, – ответил Роман. – У меня есть догадка.
***
Ты приятно пахнешь, – сказала Лета. – Чем-то сладким, как щеночек.
Она сидела верхом на нем на диване, его рубашка снята, но они все равно были еще одеты. Он провел своим пальцем вниз по ее руке.
Она вздрогнула и, улыбнувшись, сказала:
Гусиная кожа.
Ее палец проследовал вниз по волосам на его груди к его животу, на который она положила ладонь. Его живот был волосатый и выпуклый, как стакан, наполненный до краев.
Расскажи мне каково быть цыганом, – попросила она.
Почему никто не замечает, что я еще на половину Итальянец? – удивился Питер.
Точно, но всем наплевать! – сказала она в ответ.
Питер задумался об этом.
Однажды, Николай поймал фею.
В смысле фею?
Он был раздосадован.
В прямом. Фею. Какой еще тут может быть смысл? – Он привстал. – Одной летней ночью я был у него дома, мне было восемь или девять, и Ник сказал, что хочет мне что-то показать, выключил свет и дал мне банку с маленьким светлым пятном внутри.
Я сказал, «Ник, это светящийся жук». А он ответил: «Приглядись получше». Так что я пригляделся и это был не светящийся жук, там был человечек, девочка, не выше ногот- ка, с крыльями, как у стрекозы. И она светилась.
Во что она была одета?
Питер вскинул брови.
Я сказал, «Ебать, Ник, где ты нашел ее?» и он ответил, что она просто летала рядом с лампой на крыльце вместе с молью. Сначала он попытался поймать ее руками, но она ужалила его.
Феи жалят?
Смеешься что ли? Феи страшнее даже ебанных пчел.
Эта новость удивила ее.
Что ты с ней сделал?
Держал у себя какое-то время.
И чем ты ее кормил?
Мухами.
Она возмутилась:
Милые феи не едят мух!
Конечно едят. Ловят их прямо в полете и разрывают на части. Зрелище получше, чем тарантул, охотящийся на сверчков.
Она задумалась.
Что с ней случилось?
Она умерла. Они не живут долго в заключении. В один день на дне банке просто лежала худая, бледная старуха. Ее крылья отпали. Сначала я подумал что она просто спит, потому легонько встряхнул банку. Она была определенно мертва.
Ты не хлопнул в ладоши? Он взглянул на нее.
Ну, это же фея, – сказала она. – Они волшебные.
Питер философично пожал плечами.
Смерть – вот блядское волшебство, – сказал он.
Лета молчала. Затем резко приблизилась и зависла над ним, лицом к лицу.
Прости, но такие вещи мне не по душе.
Он стянул через голову ее футболку, отбросив к своей, покусывая ее язык, кон- центрировался на снятии лифчика. Ее груди свободно выпали из него, по их краям следы полос на коже, от узкой ткани. Она сделала облегченный выдох. Питер провел своей рукой по ее животу.
Ты серьезно?! – улыбнулась она.
Она переместила его руки на свою грудь, положив свои на его и немного сжав. Удовлетворенно выдохнула. Питер рассматривал этот дар – свои руки на ее опухших грудях – с двойственным чувством.
Ты должна знать, я не очень подхожу для отношений, – сказал он.
Она удивленно посмотрела на потолок.
Скажи мне, как такой большой, волосатый идиот, может так хорошо пахнуть?
Я хотел сказать, то о чем ты говоришь это большое дело и все такое, – сказал Питер.
Ебля? – спросила она.
Для молодого человека, который посвятил предсказуемое количество душевных ресурсов на то кого и как он хотел бы трахнуть, ему не нравилось, что она употребляет это слово. Оно не создано для девушек, и ему было не по себе.
Она сидела на нем верхом и наслаждалась его дискомфортом. Она могла назвать точный момент, когда решила, что Питер переспит с ней сегодня, и он был этим утром, когда примеряла и отбрасывала в сторону многочисленное нижнее белье, поняла, что делает это только из-за него и если он вынуждает ее делать такое, то ему лучше выпол- нить свою часть сделки.