-Передозировка. Он был под ними и устроил сцену в Институте.
Почему он был там? – спросил Норман.
Я не знаю.
Он нажал пальцем на вершину пирамидки, украшающей конец перил.
Оливия, скажи мне правду, – сказал он. – Ты что-нибудь знаешь о проекте Уроборос?
Я говорила тебе, я не знаю ничего о том, что там происходит, лучше тебя. Это имеет какое-то отношение к Роману?
Почему он был там? – повторил Годфри. – Там что-то произошло, ты не можешь дей- ствовать, словно это не так.
Она повернулась к нему и посмотрела с отсутствующим, что было по его опыту для нее непривычно, взглядом. В ее глазах полнейшая пустота.
Норман, последнее, что меня сейчас заботит это действовать, – ответила она.
Она прикурила сигарету. Свет датчиков ушел в другом направлении. Огонек ее сигареты осветил слезы на ее щеках.
Лив, – сказал он. Он не называл ее этим вопиющим омофоном очень долгое время.
Лив, Лив, Лив, – произнес он, качая головой.
***
Этой ночью, после полуночи, зазвонил телефон Годфри.
Здравствуй, – ответил он, а затем, – о, ради Бога… – и потом - нет-нет, я уже еду. Он положил трубку, повернулся к Мари и начал свое оправдание, но не закон-
чил; это было излишне. Ее безразличие насчет его неожиданного бегства из их постели вызвало в нем болезненный импульс, желание закончить его. Он завис над ней, сжав
ее руку, и сказал, что вернется так скоро, как сможет. Она показала ему, что нет нужды пытаться говорить правдивее, чем есть на самом деле.
Реабилитированный, он второй раз за день поехал к Дому Годфри и залез в дру- гую постель, после чего началась его активность с Оливией, которой не было долгие годы, с тех пор как последний раз он называл ее сокращенным именем. Они спали вме- сте. Фраза, которую он никак не мог понять, в качестве эвфемизма для секса, словно слово трахаться, несло в себе больше сложностей и последствий.
Через несколько часов, он неожиданно проснулся, ощущая животную сконфу-
женность от нахождения не в той постели. Сейчас он лежал один, и быстро сориенти- ровавшись в пространстве заметил ее сидящей на подоконнике. Она была обнаженной, одна нога закинута на другую и шепот сигаретного дыма кружился над ее головой.
Потерянная в собственных мыслях. Мыслях о мире, где такие вещи могут случиться с нашими детьми и мы ничем не сможем им помочь.
***
Питер и Лета доедали свой ланч в кафетерии, когда он почувствовал приближе- ние этого. Он заметил некую нервную энергию, исходящую от нее, отчетливое женское напряжение, если высвободить которое, никто не спасется. Он ощущал это своей Свад- хистаной. Прошла уже неделя. Роман был все еще без сознания и Питер не делал ниче- го в их расследовании. Он вообще ничего не делал; он знал, что битва близится, но не знал какие формы и облики примут последствия, если он продолжит пытаться нащу- пать что-то. Сейчас, единственное верное решение было принимать вещи такими, как они есть, и не влезать в какие-либо сложности. Сейчас, он занимался только этим. Но то, каким образом Лета ковыряла ложкой свой йогурт, означало, что, что бы ни было у нее на уме, скоро это станет и его заботой.
Вау, твои серьги подобраны к кошельку? – сказал Питер. Как правило, по его наблю- дениям, модные решения девушек всегда были направлены на определенные диверси- онные цели.
Я хочу, чтобы ты пришел ко мне на обед, – произнесла она.
Питер молчал.
Это очень важно для них, – продолжила она. – это… очень важно для меня.
Питер приказал своему внутреннему взору представить, как заходит солнце, рас- текаясь медом по осенней траве, тихий бегущий поток, обвивающий круглые речные камни и первые серебристые лучи новой луны. Итак, мы дошли до «Этого». И разве это не тот самый разговор, который ведет к парню и обязательствам и другим словам, на которые у него была аллергия. Девчонки. Как только вы повторно настаиваете на вполне разумных границах, они повторно напирают на вас со всей мощью бульдозера. А вся ирония в том, что это еще мужчин считают видом охотников.
Она выжидающе смотрела на него. Ожидая десять миллионов вещей, которые могут крутиться в девичьей голове, чтобы ожидать. Очевидно, он позволил зайти все- му этому слишком далеко. Очевидно, если он скажет ей «Мне нужно немного личной свободы», она вместо этого услышит звон свадебных колоколов. Он знал, как с этим справиться. Как говорил Николай: «в девяти из десяти раз, когда женщина заставляет болеть твой живот, решением служит взять ее домой и заняться сексом». Так и было. Он так и поступит, просто возьмет ее домой и займется сексом, как это было раньше,
и больше тут не о чем говорить. Он улыбнулся ей и кивнул, она улыбнулась в ответ, ду- мая, что добилась своего.
Последующим вечером Мари Годфри трудно сдерживала свое недоверие, что сидит за одним столом с ходячим переносчиком блох, грязным хулиганом, делясь хле- бом, как с любым другим школьным приятелем дочери. Все годы терпения и труда, что она посвятила этой семьи, читались на ее лице, готовые рухнуть за один вечер. Но это был все еще ее стол. Вполне подходящий для жертвоприношения того, что еще оста- лось святого. Классовая ненависть! Такое нервное отношение было последствием того,
что Мари Ньюпорт сама росла дочерью необразованного сталевара по другую сторону железной дороги, и что ни ее муж, ни ее дочь, знали об этом не более, чем они ведают о темной стороне луны. Она не хотела ей такой участи – потому создавшееся положе- ние напоминало ей принимающий форму, древний роман Джейн Остин, где родители обеспокоены, как бы их единственное чадо не закончило жизнь, прозябая в сточной канаве. Словно это имело значение, сколько было положено усилий или отрезали ли вы себе руку, лишь не голосовать за республиканцев; один взгляд на подобных Пите- ру Руманчеку и у вас есть ответственность за, хоть и отвлеченное, но важное понятие своего класса. Только если ваше имя не Норман Годфри. Если вас зовут так, вся ваша ответственность в сопротивлении предку, мертвому уже более сотни лет. Но ни что из этого не было истинной причиной беспокойства Мари. Больше всего ее беспокоило
ее собственное сотрудничество со всем этим фарсом. Когда у Леты впервые появи- лось это предложение, ответом Мари стал хрупкий и гадливый смех, неприятный ее собственным ушам, и «Категорическое Нет». Но Лета не трудилась спорить с ней или даже взглянуть на нее. Она посмотрела на своего отца с безошибочным знанием: он с этим справится. Справляться с безумными – его работа. Мари стало интересно, есть ли определение тому, в кого она превратилась. Это будет противоположно эху, тело, отде- ленное от голоса. А все, что хочет голос, если его кто-нибудь сможет услышать, просто спросить, как они позволили всему этому произойти.
После ужина, она, извинившись, ретировалась, заявив о неожиданно настигнув- шей усталости, а доктор Годфри налил себе выпить и предложил Питеру. Парнишка заслужил выпивку, высидев под пристальным светом прожекторов, излучаемых госте- приимством Мари.
И сейчас, при встрече с обвиняемым лицом к лицу, доктор Годфри стал более доброжелательным к точке зрения своей дочери: Питер был совершенно другим. Он не был нашим соседом. Он не хотел вещей, которые хотим мы. Если вы скажете ему вы- прямиться и лететь прямо, он посмотрит на вас с искренним недоумением: в его мыс- лях он и так это делает. Кроме того, он был виновен в самом немыслимо преступлении перед цивилизацией, такой же неестественной, как резкая хромота: он не принадлежал никому.
Он не хотел находиться сейчас здесь, это было очевидно. Но он был. Он был здесь, потому что Лета попросила его, это демонстрировало базовый уровень целост- ности, что по оценке Годфри давало пару очков парню. Его сильнейшим страхом была возможность, что придуманная история Кристиной Венделл об оборотне есть психоло- гическая защита от более тревожной реальности, но его профессиональные инстинкты толкали его к другой теории насчет его пациентки. С другой стороны, все было очень просто: люди напуганы и кто-то должен за это поплатиться, а Питер был как раз Не Одним Из Нас. Но вот он тут, старается (хотя это действительно мучает его носить гал- стук), и кроме того, нельзя списывать со счетов, как добр он с Шелли. Единственное из всего, что нельзя списывать ос счетов.