Линда поняла ее.
Брат человека, которого убил Николай, нашел нас спустя много-много лет, – неожи- данно произнесла она. – Николай дважды стал убийцей за одну свою жизнь; пожар проходит, но угли остаются. Если все не закончится сразу, это будет прятаться за углом каждый последующий день его жизни. И если не позволить мальчику стать мужчиной, то никто не виноват, кроме тебя самой, что ты до сих пор потираешь ему зад, когда он уже должен подарить тебе внуков.
Дестини ничего не сказала. Она подошла к этажерке и принялась рыться в ящи-
ках.
Линда взяла обе руки Романа в свои, и, глядя ей в лицо, знал, что смотрит на
человека, совершающего самый тяжелый поступок в своей жизни. Он знал, что ему придется видеть это лицо вечно, если он облажается.
Я скучаю по временам, когда он был малышом, – сказала она. Если бы я могла нажать на выключатель, я бы жила в мире полном младенцев.
Вскоре, Дестини дала ему провизию, просимую Питером, но остановила от сию- минутного ухода. Она стояла перед ним и разглядывала, сосредоточила глаза на вер- хушке его головы, затем закрыла их. Через минуту, снова раскрыв глаза, она сказала:
Хорошо.
Что? – спросил он.
Твоя Сахасрара, – ответила она. Она держала руку над своей собственной макушкой, указывая на нее. – Иногда она светится.
***
Они зажгли пять восковых свечей и по их периметру сделали концентрический круг мелом, в его центре Роман вытряхнул содержимое сумки, сделал горку из пепла коры ивы и порошкообразной тли, недвижимая точка среди вращающегося мира.
Они держались за руки, ганглия их ладоней незаметно разгоралась с нервной ча- стотой, и Питер произнес древние, древние слова, пока они трижды обошли круг. Сде- лано, хотя Роман не знал, должен ли он ощутить какую-то перемену в балансе вещей, но у него не было такой чувствительности как у Питера.
Мы… в деле? – спросил он.
Питер не ответил. Роман не говорил, ему не нравился взгляд, который он только что прочел на лице Питера, как и Питеру, владельцу взгляда. Питер опустился под ска- мью, встав на колени. Затем выпрямился, вернулся, держа в руках Фетчита. Вошел в круг. Огни свечей пугали кота, он старался высвободиться, но Питер его держал креп- ко, даже когда сопротивления усилились и в ход пошли когти и странный вой, похожий на человеческий вопль.
Но… я доверял тебе, думал кот.
Что ты делаешь? – спросил Роман.
Возможно, ты захочешь отвернуться, – ответил Питер.
Что ты делаешь? – повторил Роман.
Питер посмотрел на него. Роман отвернулся, теперь глядя на орган, и звук ко- шачьего сопротивления резко оборвался хрустом, как при вывихе плеча. Это было наихудшим, что он когда-либо слышал.
Все кончено, – сказал Питер.
Но Роман не поворачивался. Он теперь ненавидел еду в своем животе. Он нена- видел невысказанное облегчение, что это действительно была битва Питера. Он услы- шал, как Питер открыл перочинный нож.
Я выйду наружу на минуту, – сообщил Роман.
Хорошо, – ответил Питер. – Это нормально.
Роман вышел и сел на ступени у входа. Над головой плыли тучи, словно кто-то стоял на холме и разбрызгивал черную краску на холст неба. Роману было любопытно, каково сейчас тем, кто летит в самолете над облаками, закрывают ли они свои окна от
слепящего солнца? Роман порылся в карманах куртки и вынул контейнер для мятных конфет. Открыл его, достал Ксанакас, прожевал и проглотил его, немного задержав массу на языке. Немного позже, дверь за ним открылась, и появился Питер.
Что ты творишь? – удивился Роман. – Тебе нельзя появляться снаружи.
Но Питер не смотрел на него, и Роман замети: его глаза стали глазами волка, глаза не желающие поддерживать разговор. Он подошел к линии деревьев и исчез. Ро- ман разжевал еще Ксанакс, полотно облаков осветилось, на мгновение став цвета ярко- го синяка, беззвучно озарившись блеснувшей молнией.
Роман ждал на ступенях.
Какого хуя… – сказал Роман и его глаза стали горячими от слез, – Чертов кот.
Несколькими минутами позже из деревьев появился Питер и сел рядом с Рома- ном на ступени. Он ничего не говорил. Он просто смотрел в пустоту, как человек, кото- рый только что съел огромный сэндвич, полный дерьма. Роман ждал, пока он что-ни- будь произнесет.
Бекон, – наконец вымолвил Питер.
Роман ждал, что он скажет больше чем это.
Мне нужен жир от бекона, – сказал Питер.
Так ты победишь его? – спросил Роман.
Ага.
И это… цена? – спросил Роман. Питер почесал свое лицо.
Это мое лицо, – ответил Питер. – Цена – мое человеческое лицо.
Роман поднялся, положив руки в карманы, словно хотел пройтись, отдышаться.
Но остался на месте. Он просто стоял тут, на ступеньках, рядом с Питером, держа свои руки в карманах.
Николай правда пересек океан с листьями кувшинок на ногах? – спросил Роман.
Нет. Он украл машину на ближайшей ферме и продал ее за билет на самолет.
Ох, – удивился Роман.
Мне понадобится жир от бекона, – сказал Питер. – Много.
Конечно.
***
В Доме Годфри, Роман стоял над стальной сковородой полной бекона, скворча- щего и плюющегося жиром, как мини шабаш у костра, когда почувствовал, как пара рук массажирует его шею.
Я думаю, – начала Оливия – тут достаточно холестерина, чтобы впасть в старческий маразм.
Роман поправил бекон на сковороде лопаткой.
Все закончится сегодня, – сказал он. – Сегодня мы убьем это.
Она сжала его шею.
Включи вытяжку, а то свининой воняет уже до небес.
Когда он закончил, Роман вылил жир в банку, а бекон завернул в вощеную бума- гу и отложил для Шелли. Он направился к своей машине, Оливия последовала за ним и положила руку ему на плечо. Он обернулся к ней и постыдился своей мягкости в церкви, обернувшейся черствостью здесь, с ней. Он собирается помочь Питеру. Ничто
не помешает ему помочь Питеру.
Ты не мог бы уделить секунду своей матери? – спросила она.
Он изучал ее лицо, удерживая свое суровым и жестким. Она держала тонкий черный кейс.
Пожалуйста, Роман, – сказала она.
Он положил банку на пассажирское сиденье, она взяла его за руку и повела назад в дом, где он увидел, что она вытащила большое напольное зеркало из гостевой спаль- ни в патио. На его овальной поверхности простой линией был изображен волк, нарисо- ванный белым лаком для ногтей, с красной точкой на груди. Сердце. Она вручила ему кейс и сказала открыть. Внутри находился маленький и декоративный топор с двой- ным лезвием. Он был сделан из серебра, ручка состояла из двух переплетенных змей,
с расплющенными у режущей кромки головами. Он был отполирован до блеска, но это лишь косметический уход: без сомнений, он очень-очень древний. Она подвела его к зеркалу и встала позади. Положила руки ему на плечи и сказала посмотреть в стекло, что он и сделал. Она спросила, что он видит.
Он не понимал.
- Я вижу нас, – ответил он.
-Приглядись.
Он встретился с отражением ее глаз, его веки затрепетали, незримые пальцы вынырнули из тьмы и окутали его поле зрения, все потемнело. Но был звук. Его уши наполнились звуком пульса, но не его собственного. Он чувствовал, как пульс звенит во всех его нервных окончаниях и взглянул снова, он видел, чрез покровы теней, как солнце пробивается через облака и знал, что стоит на пороге чего-то, знал, что ре- ально: зеркало, и в зеркале сердце волка, живое и бьющееся, вот, что его мать хотела, чтобы он увидел.