— А тут еще пепельная бледность младенца... Пепельная бледность!
— Ах, дорогая, такое нельзя говорить вслух...
— Что поделать!
— А вот и сама миссис Фулхэм...
Они умолкли, наблюдая с веранды за Августой, чеканившей шаг под белым зонтиком, который заливал ее лицо рассеянным светом. Она была хорошенькая и даже красивая - возможно, ее красила какая-то трогательная беспомощность.
Добравшись до Уорвик-Роу, Августа увидела Эдварда. Тот ждал ее на крыльце, положив одну руку на перила, а в другой сжимая письмо.
— Фред умер.
Шагнув вперед, она медленно сложила зонтик.
— Когда?
Он протянул ей письмо, и, опустившись на первое попавшееся сиденье, Августа прочитала, как тетушка Мёртл принесла чай и сначала решила, что дядюшка Фред спит, но затем увидела, что поза неестественная, и позвала маменьку... Врач сказал, что смерть наступила, скорее всего, утром... Никто ничего не заметил: он всегда был таким скрытным - дядюшка Фред... Сердце, сказал доктор Бэкстер, сердце...
Эдвард сел напротив и, протянув через весь стол атрофированную руку, положил ее на ладонь Августы. Тут-то она и дала волю слезам: громко разрыдалась, точно крестьянка, утирая тыльной стороной ладони сопли и причитая надтреснутым голосом, который то повышался, то каскадом понижался.
В эту горестную минуту ей вдруг пришла в голову мысль, словно завещанная дядюшкой Фредом. Но высказала она ее только в следующее воскресенье, за чаем, словно сделав ход пешкой на шахматной доске:
— Я тут подумала, дорогой Эдвард, не лучше ли мне с Кэтлин пожить два-три годика в Лондоне? Это наверняка пойдет ей на пользу.
На улице мычала корова, странная метла, которую дворник крутил на веревке, поднимала над верандой облака пыли, Августа теребила чайную ложечку. Эдвард ответил вопросом на вопрос:
— А как ты обустроишь свою жизнь?
— Очень просто... Поселюсь в двух комнатах на чердаке... Этого вполне хватит.
— Это могло бы решить вопрос жилья, а остальное?.. Ты же знаешь, в данный момент я нахожусь в денежном затруднении... гм... в общем, неудачное вложение капитала... Не вижу, как я вам помогу, если вы будете жить в такой дорогой метрополии, как Лондон...
— Попутно сэкономишь на содержании айи...
Он рассмеялся:
— Это всего-навсего восемь рупий. Они даже не вносятся в счета.
— Но ты же не оставишь меня с малышкой без алиментов!
— Даже не думал. Просто хочется понять, что тебя вынуждает покинуть Индию?.. Ты собираешься отвезти Кэтлин в Англию, хотя в школу ей идти только через несколько лет... В чем же дело?..
Она избегала его взгляда, отвернувшись к сырой, кишевшей муравьями сахарнице.
— Я попрошу помощи у маменьки и тетушки Мёртл.
Он с сомнением покачал головой.
— Все было бы проще, Эдвард, если бы ты согласился начать новую жизнь в Великобритании... Нет, умоляю, не говори, что это невозможно, я уверена, что переезд вполне реален.
- Реален он или нет, - Эдвард повысил голос, - это совершенно не входит в мои планы. Я не хочу, и баста!.. Незачем к этому возвращаться.
Он встал из-за стола, заперся в своей комнате и вечером появился мертвецки пьяным. Августа никогда не поймет, что на кону стоял не только практический интерес, что несмотря ни на что Иннндхия была страной Эдварда - тем миром, который он всегда знал. Но Августа уже приняла твердое решение, на следующий день села за свой бамбуковый столик и сочинила письмо миссис Гудвин. Ответ не заставил ждать:
«Дядюшка Фред не оставил ничего, даже завещания - одни только долги. Мне пришлось все улаживать и взять на себя похоронные расходы. Мало того, этот ужасный человек с Доков св. Катерины пришел требовать деньги, которые задолжал ему дядюшка. Но он продал даже симпатичный лакированный шкафчик, что так любила тетушка Мёртл, поэтому не осталось ничего, кроме пары подушек, а шелк был полностью сожжен, не говоря уж о дырках от трубки - этой отвратительной штуки, которую пришлось выбросить... В том, что касается нас с Мёртл, твой план неосуществим: извини, но мы пересдали чердак вдове полицейского - вполне приличной особе, к тому же порекомендованной мистером Крамблом, который, пользуясь случаем, передает тебе привет. Люди, пожившие в Индии, с величайшим трудом возвращаются к европейским привычкам. Здесь нет ни удобств для размещения кого бы то ни было, ни целого полчища слуг, которое есть в твоем распоряжении там. Стоимость жизни значительно возросла, и без больших доходов положение будет чрезвычайно непрочным. Ведь никто не согласится работать гувернанткой в семье или где-нибудь еще - это же так унизительно. В Индии живут широко и беззаботно, и все, кто там побывал, страдают потом ностальгией - вспомни хотя бы капитана Смита...»