Душевные содрогания, содрогания всех душ в пору августовских гроз. Душевные содрогания X. Хемлок пообещала не уезжать слишком далеко. Нужно съесть вместе еще немного соли - так надо.
«А тень груши под окнами все шире и гуще. Что за остинато[246] сопровождает пение всей нашей жизни?..»
— Ты много об этом думаешь... Эти слова написаны тобой, X., но ведь тогда тебе думалось об этом иначе?..
— Мы всегда думаем об этом слишком мало...
— Верно... Но что бы ни таилось на дне в миг нашего зачатия - кервель или цикута, все сводится к одному... Как писал Ли Бо: «Смерть грустна, но грустна и жизнь».
***
«Меня отравили», - стукнуло ей в голову на рассвете, после того как рвало всю ночь. Наверное, Джойс... Или кто?.. Она упрекнула себя, что на долю секунды заподозрила Генри, и даже дошла в своем раскаянии до истерики. Как она только могла!.. Чем загладить теперь это минутное недоверие?.. Пару дней спустя Августа заметила в себе какие-то перемены, снова вспомнилось некогда пережитое, а после забытое. На скулах появились коричневые пятна - как в ту пору, когда она ждала Кэтлин. От неожиданности даже захватило дух. Августа не готовилась к этому, но, поставленная перед фактом, смирилась: еще одно связующее звено с Генри, в любом случае - козырь, способный ускорить ход событий. А Кларк, пусть и не показывал свои чувства открыто, по крайней мере, сохранял самообладание. Всегда есть время подумать.
Абдул Латиф снова сходил к Сукхе и посоветовал взять деньги у лейтенанта Кларка сразу, как только выполнит работу, поскольку сам он хотел уехать в Дели. Сукха заявил, что ничего не станет делать, пока ему не заплатят вперед. В тот же вечер, услышав от Абдула Латифа об отъезде, Кларк запретил ему покидать город:
— Ты еще ничего не сделал...
Августа настаивала по-своему:
— У меня больше нет сил ждать, Генри-бачха, - обнимая его, часто говорила она.
Однажды он заметил щербинку в зубе, пошутил насчет брачного венца и на следующий день договорился о новой встрече в бунгало на Меткаф-роуд.
— Слушай внимательно, Сукха. Сегодня после десяти вечера я пойду в госпиталь и передам Абдулу Латифу деньги. Понимаешь, что это означает? Это означает, что все нужно сделать сегодня ночью.
Сукха кивнул и пообещал привести подручного - некого Мохана, наторелого в подобных делах.
В приоткрытую дверь Кэтлин очень хорошо увидела его жест. Она уже легла и сама не понимала, во сне все происходит или наяву. Снова этот страх...
— Ваша братия без конца требует деньги, - угрюмо сказал Кларк.
— Это был последний раз, сахиб. Ладно, все будет сделано сегодня ночью...
Августа посмотрела на него исподлобья:
— А что мне сказать дочке, если завтра утром она спросит, кто ты?..
— Ну... Скажите, что я дарзи...
Кэтлин не знала этого человека, но узнала голос невидимого Абдула Латифа, который часто приносил записки от Кларка. Когда вошла Августа, девочка притворилась спящей и, прищурившись, следила за тем, как мать выдвигает ящик стола и берет оттуда деньги. Индийцы вышли в сад и по акациям перелезли через стену. После их ухода лейтенант спросил Августу:
— В какую дверь постучать?
— В главную.
— А где будут спать слуги?
— Где обычно.
Они ушли из столовой, и Кэтлин вскоре заснула.
Выйдя из госпиталя, Кларк и Абдул Латиф заметили Сукху, который ждал их, опираясь на велосипед. Прежде чем уйти, Кларк показал ему шесть соверенов и десять рупий.
— Ну, теперь-то вы дадите мне деньги, сахиб? - спросил Абдул Латиф.
— Нет, а то другие отберут... Я улажу все позже... Знаешь, когда они будут у меня?
— Когда зайдет луна, сахиб.
Генри Кларк направился на вокзал, сообщив, что вернется к двум часам утра.
Ночной вокзал был безлюден, если не считать закутанных в лохмотья бездомных, спавших на платформах. Сидя в крохотном черно-желтом кабинете, заместитель начальника вокзала Митчелл подрёзал фитиль коптившей лампы. Тотчас стало светлее, а за стеклянной дверью блеснул белый мундир. Яркое освещение кабинета контрастировало с тусклыми ветрозащитными лампами, которые, покачиваясь над перроном, отбрасывали на лицо мужчины беспокойные тени. Митчелл увидел, что он тоже евразиец.
246
Остинато (ит. ostinato, от лат. obstinatus - «упорный, упрямый») - прием, основанный на многократном повторении в музыкальном произведении какой-либо мелодической или ритмической фигуры, гармонического оборота, отдельного звука.