Опять-таки ряд мелочей остается в памяти, но проведены они в другом плане; в сцене, когда миллионер издевается над. ней и заставляет ее бежать за жемчугом на улицу, Чаплин наряжает Мэри в самое роскошное во всей картине вечернее платье, в котором она бежит по улице за нищим, а когда она ломает каблук и бросает его в лицо миллионера, тот невозмутимо продолжает играть на сексафоне. Таким образом вскрыта подоплека социально-половых отношений так называемого высшего общества.
Так же просты и убедительны другие приемы Чаплина. Перед трагическим местом в картине – перед самоубийством – Чаплин показывает детскую игру Мэри с воздушным шариком. В это мгновение письмо, посланное к Мэри, уже прочитано миллионером, и зритель ждет развязки, – вместо этого, он получает шутливую сцену, невольно вызывающую смех. Интересно здесь же отметить и место с‘емки этого центрального момента картины – полукруглая спинка бархатного дивана, на которой четко видна каждая деталь в игре актера, благодаря чему внимание зрителя особенно напрягается.
На обмане ожидания публики строятся и другие места картины: мать хочет отомстить Мэри – она собирается ее застрелить, но не застает ее дома, возвращается к себе и видит Мэри у тела сына. Под плащом у матери револьвер; зритель об этом знает и невольно ждет выстрела. Мать делает длинную паузу и, вместо ожидаемого выстрела, зритель видит примирение двух женщин у тела любимого человека.
В заключение следует отметить, что влияние картины сейчас же сказалось на всей кинопродукции Америки, и вскоре после «Парижанки» появились и другие ленты, в которых режиссеры подражают Чаплину, но очень беспомощно и безграмотно, зачастую не понимая даже цели, поставленной перед собою Чаплиным.
Мы уже упоминали, что Америка выходит из области монтажа и трюков в кинематографе и, следуя своему старшему предшественнику – театру, пользует театральные законы в построении игры актера и мастерства этой игры. Предстоит дальнейший сдвиг, новая эпоха в американской индустрии, и во что этот сдвиг выльется в дальнейшем – покажет ближайшее будущее. Сейчас же организовался ряд мелких студий-ателье, которые, вместо миллионных сумм, затрачивают на постановки очень небольшие средства и достигают хороших результатов при наличии хорошо написанного сценария и дружного актерского ансамбля, так как «звезды» пользуются все меньшим успехом у публики.
Итак, кинематография переживает то же, что и американский театр, – острый кризис, вызванный тупиком, в который попало американское искусство вследствие своих общих идеологических и социальных устремлений. Один капитал, один «долларизм» вывезти не могут. Это ясно всякому свежему и беспристрастному зрителю. К этому приходят и сами американцы, правда, зачастую объясняя его совершенно вздорными причинами.
Таким образом, основные проблемы американской кинематографии, а также и ее характерные черты, нами намечены в нескольких последних главах. Нам кажется совершенно необходимым остановиться подробнее на американском кино-городке Холливуде, а также на некоторых приемах и достижениях кино-техники; однако, этот материал не укладывается в в одну-две главы и слишком увеличивает и без того разросшуюся книгу.
Поэтому мы позволим себе следующую и последнюю главу посвятить самой интересной, самой злободневной и любимой в Америке теме – боксу. Умолчав об этом, мы обошли бы одну из самых характерных особенностей «Нового Света».
XXIII. Мировое событие
14-е октября должно было решить все.
Полгода готовилась Америка к этому великому дню; ежедневно в газетах можно прочесть те великие имена.
Не было человека, который не знал бы всей важности предстоявшего боя. Не было человека, который бы об этом не помнил.
«На нас смотрит мир», – писала провинциальная пресса. Но и столичная ее поддерживала.
За месяц до решительного дня каждая газета посвящала от четверти до страницы текста – жизни, здоровью и еде тех, кто должен был решить мировое господство в самом важном, в самом жизненном и насущном вопросе – в боксе.
Посланник Аргентины выпустил воззвание к американскому народу, на земле которого должна была произойти битва, где он просил отнестись с хладнокровием к бойцу его народа – Фирпо, если последний победит, чтобы в будущем аргентинцы могли так же достойно принять американцев у себя.