— Милый, — ответил женский голос, — милый, не кричи.
— Что у него на голове? — не унимался маленький мучитель.
Последовала длинная пауза. И наконец шепот:
— Честно говоря, я не знаю.
— Зачем он это надел?
Мать не отозвалась.
— Ма-а-ма-а-а!!
— Да, солнышко.
— Он сумасшедший?
— Веди себя тихо! — попыталась урезонить его мать.
— Но что? это? такое?!
Янг почувствовал, что больше не вынесет, поднялся и, устремив взор в пустоту, с достоинством двинулся к выходу. Добравшись до задней площадки, он сделал вид, что не заметил удивленного взгляда кондуктора.
Когда автобус притормозил, Янг вдруг почувствовал, что на плечо легла чья-то рука, и, вздрогнув, обернулся.
Мамаша малыша, нахмурившись, смотрела на него.
— Ну? — резко спросил он.
— Да вот Вилли… я стараюсь ничего от него не утаивать… — нерешительно вымолвила женщина. — Что же все-таки у вас на голове?
— Борода Распутина! — рявкнул Янг. — Он мне ее завещал.
Бедняга пробкой выскочил из автобуса и постарался затеряться в толпе.
Это оказалось не так-то просто — многие были не на шутку заинтересованы необычным головным убором. К счастью, до офиса было уже недалеко. Хрипло дыша, Янг ввалился в лифт, бросил убийственный взгляд на мальчишку-лифтера и сказал:
— Девятый этаж.
— Извините, мистер Янг, — бесстрастно произнес тот, — у вас на голове…
— Знаю, — последовал торопливый ответ.
Лифтер умолк. Но как только пассажир вышел из кабины, мальчик широко улыбнулся, а уже через несколько минут говорил уборщику:
— Видал мистера Янга?
— Нет. А что?
— Пьян в стельку!
— Что?! Хорош врать!
— Разрази меня гром, пьян как сапожник, клянусь!
Тем временем новоосвященный мистер Янг подошел к кабинету доктора Франча: по счастью, знакомый врач работал в том же здании. Ждать пришлось не долго — настороженно взглянув на странный головной убор, медсестра исчезла за дверью и буквально через секунду пригласила пациента войти.
Доктор Франч, высокий рыхлый человек с большими желтыми усами, энергично вскочил из-за стола навстречу посетителю.
— Заходите, заходите. Как самочувствие? Все в порядке, надеюсь? Позвольте вашу шляпу.
— Погодите, — сказал Янг, отстраняя врача. — Понимаете, у меня на голое что-то странное.
— Рана, порез, ушиб? — не понял его доктор. — Сейчас починим!
— Я здоров, — пробормотал Янг. — Только вот, видите ли… у меня… гм… нимб.
— Нимб, говорите? — Франч рассмеялся. — Держу пари, вы его недостойны.
— А-а-а, черт возьми! — завопил несчастный, срывая колпак.
Доктор отскочил на шаг. Потом осторожно приблизился и попытался дотронуться до светящегося ободка — разумеется, тщетно.
— Чтоб меня… Да-а, странно, — вымолвил он наконец. — И вправду похож, а?
— Вот я и хочу узнать: что это за штука?!
Франч задумчиво пощипал усы.
— Н-ну, вообще-то вопрос слегка не по моей части. Может, физик вам скажет… А он снимается?
— Нет, конечно. Его даже и потрогать нельзя.
— Ага. Понял. М-да, хотелось бы услышать мнение специалиста. А пока что, ну-ка… — Доктор стал громким голосом отдавать распоряжения.
Через некоторое время сердце, температура, кровь, слюна и кожа Янга были тщательно исследованы. Никаких отклонений не наблюдалось.
— Вы здоровы как бык. Приходите-ка завтра в десять — я соберу консилиум.
— А… а… избавиться от него, что же… нельзя?
— Сейчас лучше не стоит. Это явно что-то радиоактивное. Возможно, придется прибегнуть к лучевой терапии.
Краем уха слушая бормотание врача об альфа- и гамма-излучении, Янг разочарованно натянул свой неописуемый колпак, вышел из кабинета и побрел на рабочее место.
Рекламное агентство «Атлас» слыло самым консервативным из всех рекламных агентств. Два седоусых брата основали фирму еще в 1820 году. Респектабельные седые усы и сейчас могли бы послужить достойной его эмблемой. Совет директоров крайне неодобрительно относился ко всяческим нововведениям. Контракты на рекламу радиопередач стали заключаться только в 1938 году, когда боссы пришли наконец к выводу, что радио явилось в мир всерьез и надолго.
Однажды подающий надежды вице-президент лишился своего места только из-за того, что надел красный галстук.
Янг проскользнул в свою комнату, которая, по счастью, была пуста, упал в кресло и, сдернув колпак, некоторое время с отвращением, его разглядывал. Тот казался теперь еще отвратительнее, чем утром, — начал линять и явственно отдавал псиной.