Я до сих пор иногда просыпаюсь и вижу себя запертым в отделении «Карбо Сервия» больницы «Масорра». Я ожидаю своей очереди на электрошок, или ко мне идет медбрат с таблетками в одной руке и стаканом воды в другой: «Открыть рот. Проглотить. Открыть рот еще раз». У меня перед глазами постоянно стоит одна и та же сцена: пожилому чернокожему пациенту, действительно ненормальному, дали банку из-под варенья и велели собрать кал на анализ. Он стоит на коленях у вонючего переполненного унитаза и копается в нем. Вдруг он слышит крики и переругивания, свидетельствующие о начале раздачи пищи, и направляется в столовую, хватает алюминиевый поднос и принимается перепачканными пальцами запихивать в рот еду.
На меня действовали достижения «Масорры». Одним из наиболее любопытных побочных эффектов электрошока было то, что я терял цветочувствительность. Бывало, проходило несколько дней, прежде чем ко мне возвращалась способность различать цвета. Память была расколота на мелкие кусочки. По дороге обратно, в «Коллектив», мы едва узнавали друг друга.
Положительным результатом было то, что я позабыл Миранду. Я больше не ощущал ее физическое эхо, которое не давало мне заснуть и печалило не одну ночь в «Агуас-Кларас». Тоска по ней стала далекой тупой болью, уподобилась нездоровому зубу, который тихо ныл, но не воспалялся и не болел.
В РККС нас хорошо кормили, и я начал поправляться. Кроме тех дней, что я работал в поле, копаясь в ананасовых грядках, обычно я просто слонялся, приволакивая ноги, по территории. Вскоре внешне я уже стал напоминать постояльцев этого заведения. Сочетание шоковой терапии и медикаментов стерло все, что касалось полового инстинкта. Так что когда бывший майор, а ныне подполковник Кантильо приехала навестить меня, ее появление не вызвало такой же реакции, как в прошлый раз. Она тоже стала старше. Я был равнодушен к ней и к повторенному ею предложению.
— Ты правильно делаешь, что слушаешь меня, Рауль, — сказала она. — Тебе больше нечем давить на нас. На свободе все уже забыли и тебя, и твое дело. Понимаешь, там у нас время идет быстрее, чем здесь. Мы могли бы запросто забыть, что дали тебе возможность порвать с прошлым и выйти досрочно. Но нет. Обещание есть обещание.
Откуда я взял, что это дело стало личным для нее? Я явственно ощущал это. Ею двигало что-то иное, не просто желание навести порядок в делах, получить возможность закрыть папку, создававшую беспорядок.
Но я снова отказался.
Я уже зашел так далеко, что был готов отсидеть свой срок полностью. Тогда я смог бы избежать унижения. Они не увидят меня, нозинановую развалину, шаркающую ногами, прикованным к позорному столбу. Не увидят одурманенного попугая, бросающегося абсурдными признаниями. Спешить было некуда. Я знал, что где-то у меня есть дочь, но это казалось нереальным.
За пределами колонии жизнь шла своим чередом. США вторглись, но не на Кубу, а на малюсенький остров Гренаду, где была введена похожая на социализм система, базировавшаяся как на Карле Марксе, так и на Бобе Марли. Огорченный ослаблением влияния США в мире, в том числе и после горьких унижений в Ливане, Рональд Рейган отдал приказ начать войну. Операция «Urgent Fury» («Внезапная ярость») заняла два дня. О, как же мы на Кубе громко смеялись! Даже я, контрреволюционер, потешался над тем, какой маленький утешительный приз в Карибском море достался США.
После быстро проследовавших друг за другом трех похорон на Красной площади Генеральным секретарем КПСС был избран пятидесятичетырехлетний Михаил Горбачев. Это привело к последствиям, которые мы, пленники карибского ГУЛАГа, были не в состоянии предугадать.
До нас дошла новость о новой чуме — вирусе ВИЧ. Поначалу казалось, что он был создан, чтобы стереть империалистическую угрозу с лица земли. В передовицах «Гранма» писалось об этом: ученые ЦРУ изобрели в своих лабораториях зло, чтобы использовать его против кубинцев, но что-то пошло не так. Они приняли лекарство собственного приготовления. Оппозиционеры в Гаване стали намеренно делать себе инъекции крови, зараженной вирусом ВИЧ: критики системы стали более крутыми по сравнению с моим временем.