- Ее привезли к нам на консультацию. У нее разбито лицо, поломан нос, повреждены мягкие ткани.
- Что, в катастрофу попала?
- Нет. Ее кто-то страшно избил, как будто нарочно изуродовал.
- Кошма-ар, - покачала головой Шура, - ну ты же, мамочка, гениальный хирург, ты ей личико починишь. Кстати, она сама виновата. У нее был любовник-чеченец, это наверняка его работа, - Шура тяжело вздохнула и принялась стягивать с мамы сапоги.
- Погоди, Шура, а ты откуда знаешь о любовнике-чеченце?
- Ну откуда? Из прессы, конечно, - усмехнулась Шура, - то есть, я думала, она сама нарочно распустила такой слух, для скандала. Во всех интервью ее об этом спрашивают, а она отрицает. Но значит, правда...
- Она говорит, ее избили какие-то неизвестные хулиганы. Слушай, Шура, а почему ты думаешь, что чеченец непременно зверь и бандит?
- Ну что ты, мамочка,- Шура вскинула ясные светло-карие глаза, -я совершенно так не думаю.
- Ладно. Ты ужинала? -- Юлия Николаевна сунула ноги в тапочки и отправилась на кухню.
- Да. Котлету съела.
- Холодную. Со сковородки. А потом покурила.
Шура не стала этого отрицать, быстро закрыла окно, сообщила тихой скороговоркой, что завтра у нее контрольная по физике, сегодня она будет сидеть до часа ночи, и поскорей скрылась в своей комнате.
- Жалкое малодушное существо! - крикнула ей вслед Юлия Николаевна. - Я не собираюсь читать тебе лекции, я просто не дам тебе денег на те дурацкие клоунские ботинки, которые ты клянчишь!
Шура бегом вернулась в кухню.
- Ну мама, ты что! Я больше не буду! У нас у всего класса есть скетчерсы, это неприлично - не иметь скетчерсов! Они ужасно удобные, в них можно ходить и зимой, и летом, ну мамочка, ты же обещала!
- В четырнадцать лет курить рано, - холодно отчеканила Юлия Николаевна, -все, Шура, иди, готовься к контрольной.
- Ну мам!
- Я сказала, все!
Шура поплелась в комнату, нарочно волоча ноги и громко шаркая тапками. Оставшись одна, Юля включила магнитофон, в котором уже стояла кассета Луи Армстронга, приглушила звук, сварила себе крепкий кофе, точно так же, как Шура, съела котлету прямо со сковородки, покурила, отправилась в свою комнату и включила компьютер.
Совершенно не стоило садиться работать после такого тяжелого дня, но Юле очень хотелось подготовить и распечатать на принтере для Анжелы Болдянко наброски того обаятельного образа, который можно слепить из сегодняшнего печального безобразия.
Она не заметила, как пролетело больше трех часов. Ей удалось наконец смоделировать лицо, показавшееся ей более всего похожим на прежнее, настоящее лицо Анжелы. Она включила принтер, но тут с монитора исчезло все, что должно мигать и двигаться.
Юля решила не паниковать, отправилась покурить на кухню, сварила себе еще кофе. Вернувшись к компьютеру, обнаружила все ту же мертвую неподвижность. Компьютер подло завис. Тошибовский красавец ноутбук, купленный месяц назад за четыре тысячи долларов, впал в кому. Монитор мерцал сизым мертвенным светом, при нажатии кнопок раздавался истерический писк.
Был четвертый час ночи. Оставалось смириться и лечь спать.
Юля обозвала компьютер мерзавцем, вырубила его окончательно и отправилась в душ. Сквозь шум воды до нее донесся телефонный звонок. Иногда ей звонили ночами из клиники, если у кого-то из ее больных начинались острые осложнения и дежурный врач не мог без нее обойтись. Но такое случалось крайне редко. Она закуталась в халат и прошлепала босиком на кухню, оставляя мокрые следы на полу.
- Да, я слушаю.
- Юлия Николаевна, извините за столь поздний звонок. Вы будете оперировать Анжелу?
- Кто вы такой?
- Я ее продюсер. Меня зовут Геннадий Александрович. Я просто хотел с вами познакомиться.
- Откуда у вас мой домашний телефон?
- Я еще раз прошу прощения, - голос в трубке был мягким и вежливым, - как вам кажется, вы сумеете вернуть Анжеле лицо?
- Послушайте, Геннадий Александрович, почему вы звоните мне домой в такое время? Можно прийти в клинику днем, и я отвечу на все ваши вопросы.
В трубке неприятно усмехнулись и произнесли вежливо, очень медленно, почти по слогам:
- Не нервничайте, Юлия Николаевна. Работайте спокойно. Старайтесь не отвлекаться.
- Прошу вас больше меня не беспокоить, - точно таким же тоном отчеканила Юля и добавила:- По крайней мере дома ив столь неурочное время.
- Я постараюсь,- смиренно пообещал собеседник, - но все будет зависеть от вас, Юлия Николаевна. Прежде всего прошу вас не вступать в контакт с журналистами. Анжела - звезда, и журналистов вокруг нее крутится много. Не надо отвечать на их вопросы. Не надо вообще ни с кем ничего обсуждать. За ваше молчание вы получите дополнительное вознаграждение, независимо от результатов операции. Надеюсь, вы хорошо меня поняли. Спасибо вам, Юлия Николаевна. Всего доброго. - В трубке зазвучали короткие гудки.
Юля вернулась в ванную. Ее сильно знобило, и озноб не проходил даже под горячим душем. Нехорошо звонить врачу домой в половине четвертого утра. Крайне неприятно, что звонивший имел возможность раздобыть ее домашний телефон. Но главное, ей открыто угрожали.
"Я не буду оперировать певичку! - сказала она себе, вылезая из душа и растираясь полотенцем. - Я завтра же откажусь. Зачем мне это надо, в конце концов?!"
* * *
Настал торжественный момент, когда доктор Аванесов и сестра Катя подняли майора Логинова и поставили на костыли. Обливаясь ледяным потом, он сделал три шага по палате. С тех пор каждый день он делал на один, на два шага больше.
Однажды вечером к нему явился посетитель, высокий, худой, подтянутый по-военному человек с приятным лицом и холодными глазами за стеклами очков в тонкой дорогой оправе. Он представился психологом, заявил, что будет проводить с ним индивидуальный курс психологической реабилитации. Звали его Михаил Евгеньевич. Он долго, подробно расспрашивал о самочувствии, интересовался, хорошо ли Сергей спит, не мучают ли кошмары, нет ли признаков депрессии.
- Вы отказались от обезболивающих препаратов. Почему?