Однако через пять минут после разговора с дочкой ее вызвал главный врач.
«Интересно, кто нажаловался? Мамаша Василькова? Нет, вряд ли. Скорее всего, опять Протопопова», – думала Юля по дороге к его кабинету.
Петр Аркадьевич Мамонов пил чай и жевал печенье.
– Мне нужно с вами посоветоваться. Тут у меня одна больная... – Он поперхнулся, закашлялся, Юля обошла стол, похлопала его по спине и продолжила его фразу:
– ...жалуется, что доктор Тихорецкая отказывается ее оперировать?
Мамонов справился с кашлем, вытер потный лоб бумажным платком, откинувшись на спинку кресла, уставился на Юлю маленькими грустными глазами.
– А кому вы сегодня отказали, доктор Тихорецкая?
– Мадам Протопоповой, – с широкой улыбкой сообщила Юля, – и еще двоим. Один требовал срезать кожу со спины, чтобы кардинально удалить волосы, поскольку каждый волосок представляет собой сверхчувствительную антенну, принимающую сигналы с секретной базы ЦРУ.
– Это чудесно, – кивнул Мамонов без всякой улыбки, – а кто же третий?
– Мама привела дочку семнадцати лет. У девочки булимия, анорексия, дистрофия, депрессия, она кажется себе уродом, хотя на самом деле красавица. Они хотят просто операцию. Какую-нибудь.
– А, ну-ну, – равнодушно кивнул Мамонов, поднялся, вышел из-за стола и подхватил Юлю под руку, – пойдемте, я покажу вам мою больную. Довольно популярная эстрадная певица, Анжела. Можно сказать, звезда. Слышали? Нет? Ну не важно. Фамилия ее Болдянко. Ей двадцать два года. Месяц назад ее страшно избили, изуродовали лицо. Там переломано все, что можно сломать. С ней работали в Институте челюстно-лицевой хирургии. Работали честно, но грубо. Все жизненно важные функции восстановлены, а лица пока что нет. Четверо хирургов-косметологов от нее уже отказались.
Они вошли в соседний кабинет. Там на банкетке сидело маленькое бесполое существо. Обритая голова была низко опущена и болталась на тонкой шейке, как у сломанной куклы.
– Вот, Анжела, познакомься, это наш лучший хирург, Юлия Николаевна Тихорецкая.
Существо медленно подняло голову. Лица действительно не было. Юля увидела перекошенную, покрытую выпуклыми рубцами маску. Мимические мышцы застыли в утрированном страдальческом выражении, это была злая карикатура на страдание, мертвый слепок с грубой театральной гримасы. И только глаза оставались живыми. Они глядели на Юлю не моргая. В них были отчаяние, безнадега, надежда, все сразу.
На светящемся экране темнело множество рентгеновских снимков, на столе лежала толстая папка медицинских документов.
– Ну что, давайте посмотрим, – бодрым голосом произнесла Юля, пододвинула стул и, осторожно прикоснувшись к маске, повернула ее к яркому свету.
Майор Сергей Логинов проснулся от знакомой, родной боли, она уже не шутила, не пускала тонкие искры иголочки. Она быстро, по-хозяйски заполнила нижнюю часть тела, от ступней до поясницы, набухла и пульсировала в каждой клетке. Пришла медсестра Катя, поменяла капельницу, вколола обезболивающие.
– Да, кстати, я тебя поздравляю с днем рождения! – выпалила она и засмеялась.
– Разве сегодня пятое января? – удивился он.
– Нет. Сегодня второе февраля 1999 года. Запомни дату. Вчера ты родился во второй раз, с чем тебя и поздравляю. У нас тут, конечно, не роддом, однако новорожденные иногда появляются. Ты, например.
Она рассказала, что госпиталь находится под Москвой, ближайший населенный пункт – город Талдом Московской области. Доставили его сюда в бессознательном состоянии с тяжелой формой дистрофии, и ноги его представляли собой фарш, истыканный обломками костей.
Ему показалось, она нарочно так много говорит, чтобы он не задавал лишних вопросов.
– И еще у тебя был педикулез. Вши. Ну и чесотка, само собой. Ты был как бомж. А тощий, Господи! Тебя можно было спокойно выставлять в качестве учебного пособия по анатомии. Пузо к позвоночнику прилипло, ребра как стиральная доска. А в довершение всех безобразий у тебя было ОРЗ. Острое респираторное заболевание, в очень тяжелой форме. Температура тридцать восемь и пять.
Он продиктовал Кате телефон своей мамы и попросил позвонить в Москву. В ответ она молча кивнула. А когда он спросил на следующий день, позвонила ли, она, не глядя ему в глаза, ответила, что пыталась, но там никто не подходит.
– Тогда отправь телеграмму. Я продиктую адрес.
– Какие телеграммы, Бог с тобой! Здесь лес кругом. – Она покраснела, и лицо ее сморщилось в мучительно-фальшивой улыбке. – Ближайшее почтовое отделение в Талдоме, в пятидесяти километрах.