В одном из дворов завязалась рукопашная схватка. Оттуда доносились вопли и звон от ударов стали о сталь. В распахнутые ворота, размахивая мечом, влетел Кретьен.
Несколько человек в легких кожаных крутках выбежало из-за сарая на другой стороне улицы. Они кинулись прочь из поселка, спотыкаясь в лужах. Кретьен и остальные, закончив с оборонявшимися во дворе, с гиканьем бросились за убегавшими. По крикам Кретьена становилось ясно, что он пребывал на хрупкой грани восторга и безумия.
Орденские всадники догоняя беглецов, с размаху рубили по неприкрытым спинам и головам.
Последний из мятежников, устав от бега, остановился, и, повернувшись к своим преследователям, что-то хрипло выкрикнул. В следующее мгновение меч Кретьена со свистом снес ему голову.
Схватка закончилась. Все мятежники, находившиеся в деревне, были перебиты.
Ко мне подъехал брат-рыцарь Гальфрид. Он был очень бледен, под глазами лежали черные тени.
Неужели я тоже выгляжу таким усталым? Таким старым…
Проклятая война…
— Мужичье Аргнистово бьется до последнего, брат Вернер. — сказал брат Гальфрид, сплевывая в осеннюю грязь. — В плен не сдаются.
— Правильно делают. — я смотрел, как мои воины тащат со двора молодую крестьянку. Он кричала, пытаясь отбиться.
Потрепав нетерпеливого коня по загривку, я шагом тронулся к деревне. За мной двинулись безмолвные воины-послушники. Через прорези глухих шлемов посверкивали их холодные равнодушные глаза.
Мой стремянный, неотступно движущийся по левую руку, завозился, разжигая крошечную курительную трубочку. Пробормотал вполголоса:
— Слава Богам! Одной деревней меньше…
Жителей согнали на самую широкую часть деревенской улицы.
Вдоль кучки избитых людей, испуганно оглядывающихся по сторонам, позвякивая доспехами и слегка постукивая обнаженным мечом по голенищу сапога, прохаживался Кретьен.
— Где староста? — тихо спросил я, подъезжая.
Кретьен толкнул в плечо кого-то сутулого старичка с окровавленным лицом. Старичок споткнулся и повалился в грязную лужу перед копытами моего коня.
— Ваша милость! Отец родной! — запричитал старичок, жалобно глядя на меня снизу вверх и не делая попыток подняться из лужи. — Не губите старика! Не губите старика!
— Ты признаешь власть Ордена Звезды? — спросил я.
— Ваша милость! Признаю! Признаю! — старик стал торопливо кланяться, негромко подвывая.
— В твоей деревне стояли мятежники? — спросил я.
— Не губите! Не губите старика! — подвывал он, игнорируя мой вопрос.
— Повесить! — коротко приказал я, повернувшись к Кретьену. Он радостно оскалился.
— Давайте его вон к тому дереву! — закричал Кретьен. — Старый хрен! — он с яростью ударил старика рукояткой меча.
Два воина подхватили забрызганного грязью старика под локти и повели к раскидистому дереву, росшему возле дороги.
Брат-рыцарь Гальфрид поехал вслед за ними, устало покачиваясь в седле.
Пока воины занимались приготовлениями к казни, брат Гальфрид скучным голосом, лишенным всяких интонаций, по памяти зачитал смертельный приговор. За последнее время ему приходилось читать его очень часто. Слишком часто.
Испуганные жители, жмущиеся друг к другу, окруженные озлобленными воинами, оцепенело наблюдали за казнью.
Старик перестал причитать. Теперь он молчал, уставившись куда-то перед собой, не слыша и не замечая происходящего вокруг.
Прищурившись, я смотрел на небо. Я чувствовал себя невероятно усталым и разбитым.
Холодные ветра — сиверы кидали на деревню клочья грязно-желтых листьев, носились между домов, распахивали плащи воинов, завывали в печных трубах. Они старались напомнить людям, что не за горами время Белого Безмолвия.
К полудню небо прояснилось, вновь показалось между рваных туч бирюзовой гладью. Наперекор утихшим ветрам засияло солнце.
Я вошел в избу, самую богатую в деревне, в которой собирался расположиться на ночлег. Во дворе мой стремянный с парой воинов-послушников распрягал вьючных лошадей.
Отстегнув тяжелый меч — прекрасную работу гномов Ар-ан-Ашпаранга, я сел на широкую лавку.
Пришел Джемберг, виляя хвостом, доверчиво ткнулся мокрым носом в мои ладони. Я поворошил пальцами его гладкую густую шерсть. Постукивая когтями по дощатому полу, пес ушел к дверям и завозившись, улегся спать возле них.
Я поплотнее закутался в теплую меховую накидку.
Хотя было время обеда, есть мне совсем не хотелось. Я велел стремянному подать вина.
Опустошив высокую глиняную кружку большими торопливыми глотками, я почувствовал, что немного согрелся. Вино слегка затуманило взор, зато мысли мои сразу же приобрели приятную легкость, отстранившись от обыденного и привычного окружения.