— Будет больно? — спрашивает она, когда я начинаю надевать резинку.
Глядя на нее сверху вниз, я вспоминаю, с кем именно нахожусь. Эмми — моя лучшая подруга, и я, по сути, только что напал на нее в душе без всякого предупреждения. Тот поцелуй несколько лет назад — единственное, что произошло между нами.
И вот я здесь, делаю вид, словно она делала это раньше. В ее глазах тревога, а зрачки расширены от волнения.
— Может быть, немного, — говорю я. — Не хочу лгать. Ты когда-нибудь трогала себя? Пользовалась игрушкой?
Ее щеки краснеют, когда та отводит взгляд.
— Конечно, трогала, — стонет она. — Я не такая уж ханжа, Генри.
— Тогда все должно быть проще, — я целую ее шею и грудь, пока она снова не расслабляется. Языком дразню сладкие розовые соски, зубами зажимая их, пока тело снова не начинает умолять о большем.
И вот момент, когда я начинаю осознавать происходящее и задаюсь вопросом, стоит ли остановиться. Если хочу этого, то сейчас самое время. Но когда головка члена скользит по набухшему клитору, а она приподнимает бедра, подбирая лучший ракурс, мне конец.
Пути назад нет.
Я медленно вхожу, и то, как она растягивается вокруг меня, восхитительно.
— Боже, Эмми, — стону ей в ухо, прежде чем поцелуями спуститься по шее. — Ты ощущаешься фантастически. Как будто создана для меня. Влажная, тугая и такая чертовски идеальная, моя милая девочка.
Ее руки пробегают по моей спине и зарываются в волосы, туго натягивая кончики, в то время как я, наконец, полностью оказываюсь внутри.
Когда отстраняюсь, чтобы проверить, как Эмми, ее брови сведены вместе, а грудь поднимается и опускается в попытках расслабиться.
— Вот так, принцесса. Расслабься.
Я позволяю Эмми привыкнуть, целуя, облизывая и покусывая везде, куда могу дотянуться, пока бедра ее не начинают двигаться. Черты ее лица меняются, когда я медленно вхожу и выхожу. И в то время как начинаю дразнить клитор, она почти спрыгивает с кровати.
— Чувствительная, — говорю я с улыбкой, целуя ее в щеку, прежде чем снова завладеть ртом.
Мы двигаемся в одном ритме, прижимаясь друг к другу и целуясь между вдохами, пока она не кончает. Сладкий румянец, который обычно покрывает только щеки, распространяется вниз по шее и груди. Она выглядит прекрасно и, клянусь, я хотел бы продержаться подольше, но то, как ее киска пульсирует вокруг члена, заставляет меня кончить за считанные секунды, рухнув на нее сверху, когда мы вместе возвращаемся на землю. И по мере того, как эндорфины выветриваются, начинает нарастать беспокойство.
Потому что, черт возьми, что я только что натворил?
ГЛАВА ПЯТАЯ
Эмми
Слова о том, что тело ощущается по-другому, звучат как клише, но это действительно так. И когда чувствую, как Генри отстраняется и выходит из меня, то разминаю конечности и отмечаю, насколько восхитительно это ощущение.
Глупо было ждать так долго. Стоило позволить этому произойти намного раньше. И именно с Генри.
Генри, черт возьми, Сэйнтом.
Первый раз не мог быть совершеннее. От того, как он смотрел на меня, до того, как назвал своим... совершенством.
— Я пойду принесу что-нибудь, чтобы привести тебя в порядок.
Я едва улавливаю его слова, все еще витая на седьмом небе от счастья. Кажется, киваю, но не уверена. Моргая, я оглядываюсь по сторонам и позволяю глазам привыкнуть к слабому освещению комнаты. Смотрю на свое тело и оценивающе провожу руками по всем изгибам.
Генри оно понравилось. Он целовал каждую его частичку и обращался со мной как с богиней. Заставил почувствовать, что я самая красивая девушка в мире, что я единственная, кто имеет значение.
— Вот, — говорит он, возвращаясь с вещами в руках. В одной руке мокрая тряпочка, в другой — одна из его хоккейных футболок. Он бросает мне темно-синюю «Мичиган», а затем, к большому смущению, становится на колени между бедрами и начинает вытирать беспорядок, который я, должно быть, устроила.
— Ты не обязан этого делать, — стону я, неловко натягивая футболку через голову.
— Это меньшее, что я могу сделать, — его слова короткие, почти отрывистые, и я задаюсь вопросом, не должна ли остановить его. Генри злится? Я кладу руку на его и отодвигаюсь, чтобы продолжить вытираться самой.
— Я поняла, Генри, — заверяю его.
— Не забудь, Эмми. Тебе нужно сходить в туалет, чтобы не подхватить ИМП[3].
— Я... — заикаюсь я и оборачиваюсь, чтобы увидеть, что он все еще стоит на коленях на кровати. — Я знаю, Генри. Я не ребенок.
Я пытаюсь отшутиться, направляясь в ванную, но чувствую, что что-то не так. В нем что-то не так. Он кажется другим, нежели был несколько минут назад.
Поэтому не тороплюсь. Прихожу в себя, пользуюсь ванной, а затем пытаюсь распутать и высушить волосы. Долго не решаюсь вернуться в ту комнату, как и не решаюсь выяснить, что с ним не так. Буду ли спать с ним? Мы делали это бесчисленное количество раз. Но сейчас… не слишком ли интимно?
Я делаю глубокий вдох и немного подбадриваю себя перед зеркалом, прежде чем вернуться в комнату. Это не первый раз, когда я сталкиваюсь с разочарованием, связанным с ним.
Генри сидит в изголовье кровати, его волосы падают на голубые глаза, скрывая морщинки напряжения между бровями, которые, знаю, формируются прямо сейчас. Я могу сказать, что он глубоко задумался. Предполагаю, именно наша близость может немного вывести его из равновесия, но действительно не ожидала, что он будет так расстроен.
Он сам решил это сделать. Был инициатором. Не говорил «нет». Не колебался.
Голубые глаза останавливаются на мне, стоящей в дверях и наблюдающей за ним. Я чувствую себя неловко. Черт, даже странно. А такого еще не было, с ним. Даже после поцелуя в старшей школе мы смогли отмахнуться от этого и остаться друзьями. Но произошедшее кажется чем-то большим. Такое чувство, словно не сможем вернуться к тому, что у нас было.
Все зависит от того, что он скажет прямо здесь и прямо сейчас.
Я прислоняюсь к дверному косяку, пытаясь выглядеть беспечной. Не хочу, чтобы он думал, что причинил мне боль. Не хочу быть слабее. Поэтому вместо того, чтобы позволить ему увидеть, как я раздавлена, пытаюсь заговорить первой.